Дарьяна Садчикова - Туманности подсознания. Рассказы

Резко мужчина почувствовал боль в области лба, над глазами. Он провёл рукой по выпуклой части лица, и нащупал тёплую субстанцию, сразу поняв, что это. Степан не собирался открывать глаза, чтобы не видеть свои пальцы красными (опять), но кто-то исподтишка пинал его уже не в бок, а по щиколоткам, сопровождая это своим писклявым «Стёпка!». Кабанов наклонил голову на бок и открыл глаза (ему пришлось открыть глаза). Напротив лица – истоптанные расшнурованные кроссовки, носки которых были покрыты тоненьким слоем уличной грязи. Мужчина узнал эти кроссовки; во рту ощутилась горечь, а на сердце – неприятная тяжесть и боль, словно, его забили камнями. Он, не окровавленной рукой, протёр свои глаза, а потом, всё-таки, обратил внимание на эту самую руку. Вместо крупной, мужской ладони, покрытой мозолями, была маленькая, аккуратная детская ладошка, в незначительных ссадинах. То кошка поцарапала, то на асфальт упал. Вместо толстых, волосатых пальцев были тоненькие детские пальчики, с аккуратно подстриженными ноготками, под которыми забился серый песок.

– Ты долго будешь валяться, лодырь? – неустанно пищал голос, что до невыносимого раздражало Степана.

– Егор, хватит! – он, всё же, перевёл взгляд на старшего брата.

Степан хотел ударить старшего брата, но что-то держало его.

Вытянутое, покрытое маленькими красноватыми прыщами, лицо (которое, было непонятно от кого взято, ведь в их семье все были круглолицыми), большой нос-картошка, большие губы, над которыми прорастали тёмные усики. Все признаки растущего организма, на самом деле, на лицо. Егор Кабанов не обладал особо привлекательной внешностью в свои пятнадцать. Да, красавцем его не называли, только если бабушка, а она была практически слепа. Единственной красивой чертой его лица были чистые, янтарно-зелёные глаза, которые подросток перенял от матери. Остальным двум сыновьям (среднему – Степану, младшему – Антону) достались обычные, отцовские серые глаза.

Кабанов старший прищурил глаза, и губы расплылись в ехидной ухмылке, открывая ряд кривоватых, желто-белых зубов. Егор всегда вызывал у Степана некое отвращение. Эта неаккуратность, неухоженность и невоспитанность… Это было ужасно. И куда только смотрели родители? Первый блин комом?

– Что ты там промямлил, а? – визгнул подросток, недовольно скривив рот.

– Я говорю, что хватит надо мной издеваться, – смело высказался Степан, чего никогда не делал.

Он помнил этот момент в его жизни, помнил, чем это всё закончится, но, почему-то, не мог сказать что-то иное. Кабанов мог говорить только то, что говорил в тот день. Любая другая фраза срывается с его языка в совершенно другой форме. В оригинальной форме.

Мужчина Мальчик поднялся на локтях, проморгался немного и тут же получил твёрдым носком изношенного кроссовка по челюсти. Голова тяжело рухнула и повернулась на бок. Изо рта, вместе со слюной, вытекала кровь. Она пенилась, слюни окрашивались в розовый. Два зуба лежали в этой лужице. Кабанов открыл глаза и, тут же, провалился в обморок, узрев красные разводы на полу. Жидкий хохот раздался в тот момент, когда Степан ещё был в сознании.

Подростки для мужчины, с самого детства, были кучкой, а нет – кучей, самого худшего, что только бывает. Сгусток грубости и бездушия, от которого несёт едким потом.

– Стёпа! За мелким последи! – входная дверь захлопнулась.

Это мама ушла на работу.

Боль, снова, резко ударила в лоб. Челюсть болела не меньше. Кабанов встал, протёр глаза, а когда открыл их – перед ними, снова, детские ручонки, только ран было на них гораздо больше. Степан осмотрел всю маленькую комнату в которой находился. Его окинула волна ностальгии, внутри было какое-то странное, тёплое шевеление, которое, постепенно, растекалось по всему организму. У стены – сервант, напротив – диван, на диване – Антон, чиркающий что-то красным фломастером на стене.

– Антон! Что ты творишь?! Это же новые обои! – крикнул мужчина мальчик младшему брату и хотел сорваться, чтобы оттащить того от стены, но какая-то чертовски сильная вещь держала его за щиколотки и не отпускала. Он чувствовал прикосновение чьих-то цепких, холодных пальцев, но не мог даже наклонить голову, чтобы посмотреть.

Антон плавно развернул своё пухлое, румяное лицо и продолжил творить, проигнорировав брата. Конечно! Шестилетнего ребёнка в этом плане никогда не остановить!

А холодные пальцы всё держали худые ноги, теперь уже потолстевшего, Кабанова, и он наблюдал, как из-под тонкого стержня фломастера вырисовывались, такие же тонкие линии, закручивающие в кудрявые узоры на новых, белых обоях, которые они выбирали всей семьёй.