Наталия Антонова - Недостроенный колодец

Они познакомились двадцать лет назад, в такой же завораживающий весенний вечер, вернее предвечерье.

Она стояла в белой кокетливо изогнутой шляпке, бросала чайкам хлеб и смеялась. Чему она радовалась? Морю? Чайкам? Своей молодости?..

Он подошёл, встал рядом и без всяких вступлений сказал, – меня зовут Вадим.

Она повернула к нему лицо, и лукаво улыбаясь, протянула кусочки хлеба.

Их пальцы на миг соприкоснулись и от неожиданности, он выронил хлеб на пол террасы. Вадим тотчас наклонился, чтобы собрать его и увидел маленькие белые туфли.

Сердце его вздрогнуло… Край шёлкового душистого платья, подхваченный ветром, скользнул по его губам.

– Ну, что вы, – сказала она, так долго? А впрочем, чайки сами подберут хлеб. Они залетают сюда, не очень-то обращая внимание на посетителей.

Он глубоко и покорно вздохнул, оставил крошки на полу и поднялся.

Предзакатные солнечные лучи двоились у него перед глазами.

Внизу шипели лиловые волны, и солёные брызги долетали до их губ.

– Марина, – услышал он её голос, доносившийся откуда-то издалека…

– Марина? – повторил он, приходя в себя. – Какое красивое имя. Оно пахнет морем, а море я люблю больше всего на свете.

Вместо ответа она рассмеялась так звонко, словно чья-то невидимая рука бросила на каменный пол террасы горсть золотых монет.

Чувство Вадима возрастало с каждым днём. Жизнь без Марины казалась невозможной.

Они поженились июльским днём, а когда вышли на улицу, то небо стояло над ними такое высокое, такое безмолвное и синева его была неохватной.

– Браки, действительно, совершаются на небесах, я в это верю, – сказал Вадим неожиданно серьёзно. Марина в ответ расхохоталась, обдав его влагой влекущих фиалковых глаз.

Они были счастливы. Каждый рассвет они встречали на берегу моря, а вечером спешили к скалам, чтобы пожелать солнцу, погружающемуся в море, спокойной ночи.

А потом Вадим ушёл в плавание на год. Сердце его разрывалось, но он старательно улыбался, прощаясь, – я буду писать тебе каждый день.

Марина плакала навзрыд. Потом, стоя на палубе, он долго видел её мечущуюся на берегу фигуру. Боль и отчаяние пронзали его сердце.

Шло время. Работа притупляла боль. Приходили нежные письма от Марины. Каждый листочек был исписан тонким летящим почерком и волновал ароматом только, что распустившегося ландыша.

И Вадим свободными вечерами писал ей длинные-предлинные письма, описывая всё, что ему приходилось видеть: пейзажи, людей, суету и красоту чужих портов.

И почти в каждой строчке – Марина! Любимая, моё сердце летит к тебе!

Увеличившись до предела, расстояние, сжалось на миг, и пошло на убыль…

Менялись широты, всё ближе был день встречи… и всё реже приходили письма от Марины, всё холоднее становилось благоухание, словно отцветающего ландыша или того нестерпимей, казалось, что там, в далёком приморском порту выпал глубокий ночной снег.

Марина! Марина! Марина! И пена морская льнула к бортам тяжёлого корабля и шептала вслед за ним тоскующим эхом – Марина! Марина…

Они причалили на рассвете. Марины в порту не было.

Вадим бежал, как сумасшедший по узким улочкам к дому, где они жили с Мариной.

Он распахнул калитку. В палисаднике дрожали покрытые каплями крупной росы цветки садового жасмина, а во дворе лежал без воды увядший букет ландышей.

Вадим влетел в дом, бог знает, что он задел в нетерпеливой тревоге, но к его ногам упало письмо. Он быстро распечатал его, и узкие синие строчки Марининого письма ударили его в самое сердце, – милый, прости. Я полюбила другого. Мы уедем к его родителям. Вернёмся через месяц. Лучше нам не встречаться.

– Молния! Беспощадная молния! – в беспамятстве прошептали губы Вадима.

И он ушёл из маленького уютного домика навсегда.

Всё, что осталось – это фиалки. Синие-синие, как Маринины глаза.

Правда, они высохли до приезда Марины от горя ли… от жажды ли…

Да и заметила ли она их вообще – последний подарок разлюбленного мужа…

Вадим бежал из любимого города, от тёплого моря, от своей изматывающей тоски.

Чужое холодное море остудило рваную рану. Сердце Вадима обветрило от ледяных ветров. Осталась только заноза, но он старался не дотрагиваться до неё, и она со временем перестала кровоточить, а только глухо ныла в долгие холодные ночи. Как будто бы сердце выло, как воет волк или ветер от непреходящей тоски и одиночества.

Но в основном жизни на берегу и не было – долгие плавания – моря и океаны убаюкивали его душу. Вадим многое повидал и многое забыл.