Ксения Сальникова - Они никогда не спят

Родители выясняли, проводили психологические тесты, в том числе на уровень интеллекта, водили меня к психологам. В результате выяснилось, что я – обычный ребенок, плохо идущий на контакт, неохотно выглядывающий из своего внутреннего мира, но вполне заурядный, по своим умственным способностям, шестилетний мальчик. До того момента, как я пошел в школу, родители достаточно часто бывали со мной у врачей, и, признаться честно, повод волноваться у них был – я не разговаривал. Ни одного членораздельного слова, только звуки, крики, иногда плач (плакал я в детстве очень мало), что наталкивало их на мысль о том, что ребенок родился немым. Педиатры в один голос утверждали, что речь и умственное развитие идет рука об руку, и раз ребенок не разговаривает, значит, соответственно, и в развитии значительно отстает. Каково же было их удивление, когда, пойдя в первый класс, я выдал на-гора весь словарный запас, который имел. Мама плакала от счастья, папа облегченно вздыхал, а врачи, пожимая плечами и обзывая меня то «чудом», то «нонсенсом», поочередно отправляли нас домой, желая удачи. На том вопросы о моем развитии и психологическом состоянии закончились. И только один я знал причину моей молчаливости и «нежелания идти на контакт со своими сверстниками». Мне было достаточно одной единственной истории с маленьким перламутровым шариком, чтобы понять, что ни один психолог со своими бесконечно длинными и не менее бесконечно бесполезными тестами, не в силах узнать то, что знаю и помню я. Этот секрет, вместе с хрустальным шариком с перламутровым отливом, ушел туда, откуда взялся. Из «того» измерения…

Я задумчиво смотрел в угол, в котором лежал мой «хохотунчик», как называла меня мама, когда мы с папой начинали скакать по дому. Только с ним я был обычным мальчишкой, с удовольствием бегающим по комнатам и хохочущим от восторга, что, в свою очередь, давало им повод отбросить суровые мысли о моих, возможных расстройствах психики. Им было проще думать, что я просто не в меру скромный и до крайности скрытный мальчишка, предпочитающий общению со сверстниками вечер с книжкой. Ну, пусть будет так. Не поймите меня неправильно, я вовсе не думаю, что родители не любят меня, раз пытаются найти для себя более легкие решения в понимании меня, просто бесконечные врачи и мое «чудотворное» излечение в совокупности дали эффект «хорошо-что-самое-страшное-не-случилось», и все вздохнули с облегчением. Я нисколько не сомневался, что мои родители, особенно отец, любят меня. Просто так уж получилось, что мне не требовалось для этого доказательств, даже когда я был очень маленьким, и даже с появлением в нашей семье Алинки, моя вера в их любовь не пошатнулась, несмотря на предрассудки и мифы о менее любимом и всеми забытом старшем сыне. Я всегда был «обособленным государством», со временем они просто научились это понимать.

Сейчас, сидя в своем любимом углу, между краем стола и стеной с большим окном, выходящим во двор, с книжкой на коленях, я перелистывал мысли и воспоминания, как книжные страницы, краем уха слушая, но абсолютно не вслушиваясь в шутливые баталии моих родителей. Я увидел, как еще один шарик, правда чуть меньше и с отливом немного другого цвета, с невероятной легкостью и колокольчиковым перезвоном покатился от мамы по кафелю в направлении, противоположном первому. Он остановился рядом с дальней ножкой стола, той, что ближе к стене, и неподвижно замер там, переливаясь легким перламутром голубоватого цвета. Помню, как подумал, что они оба сейчас кстати, потому как впереди предстоял целый вечер с семи до одиннадцати наедине с пустым домом и… Алинкой, спокойно спящей на втором этаже в своей спальне. На тот момент мне было восемь лет.

***

По телевизору шла какая-то передача из серии «очевидное – невероятное», на тему сверхспособностей человека. Передача только началось, а это значило, что до девятичасовых новостей по «первому» оставался ровно час. Ровно сорок минут назад родители вышли из дома, выйдя, как и сказал папа, на двадцать минут позже намеченного. Честно говоря, и эти двадцать минут для меня – неслыханной щедрости подарок, так как, оставшись один (не считая годовалой Алинки) я считал каждую минуту.

Я устроился поудобнее на большом, мягком диване, стоящем посередине нашего зала спинкой к кухне, над входом в которую нависала лестница не второй этаж. Дом у нас не самый большой, но и на отсутствие места жаловаться не приходилось. На кухне рядом с настенным телефоном висел список «горячих» номеров, куда мне следовало звонить в случае «если что случиться», куда, помимо стандартного набора скорой, милиции и пожарных, входили домашние и сотовые номера моих бесконечных родственников по маминой и папиной линии (у обоих семьи были большими). На вершине этого, впечатляющего своей длинной списка, красовались, обведенные красным маркером, сотовые телефоны папы и мамы. Помимо всего прочего, каждый час нам звонила (а иногда и заходила) соседка из дома напротив, и все это, не считая периодических звонков мамы и папы непосредственно. Контроль тотальный – сказал бы я, если бы на тот момент знал это умное слово, но тогда даже эти меры предосторожности не спасали меня от липкого, крадущегося ко мне из всех углов страха. Тишина, пронзительная и холодная, заглушающая даже звук телевизора, пробиралась в каждый уголок нашего дома. Звенящая и натягивающая нервы до передела.

Читать дальше