Сергей Кожушко - Тринадцатый сын

–Ну, ты и шустер! – хлопнула себя по мясистым ляжкам женщина. – Мы бы до самого вечера горбатились. Спасибо тебе, добрая душа!

–Пойдемте, чайку попьем, – подала томный голос Катька.

Рябая встрепенулась, сообразив, что незнакомцев следует отблагодарить, и поддержала Екатерину:

–И то верно! У меня еще и самогон есть. Идемте в дом!

Двенадцатый вопросительно посмотрел на старика. После секундного бессловесного диалога они направились к дощатому некрашеному крыльцу. Екатерина просияла лицом, ожила и, проскользнув в дом прямо перед носом у гостей, призывно загремела посудой. Рябая насмешливо хмыкнула и, впуская в узкий темный коридор мужчин, наконец представилась:

–Меня Ангелиной зовут. А она – Екатерина. Напарницы мы – наперсницы. Уже пять лет, как в этой дыре…

–Присаживайтесь, – пригласила вошедших Катька за небогатый стол, на котором кроме огромной сковороды с остывающей жареной картошкой, графина с мутной белесой жидкостью, двух очищенных луковиц, да горки нарезанного домашнего хлеба ничего не было.

Старик вновь взглянул на Екатерину. Та успела переодеться в короткое ситцевое платьице, распустила длинные каштановые волосы, а на шею набросила тонкое жемчужное ожерельице. Старик усмехнулся одними глазами и сел на стул. Ангелина живо разлила по рюмкам самогон и уже собралась сказать что-нибудь банальное в качестве тоста, как вдруг вспомнила:

–А вас-то как величать?

Старик распрямился, хрустнув костями, и, подумав недолго, ответил:

–Зовите меня отец. А его, – он обернулся к парню, уставившемуся в пустую тарелку, – а его – земляк.

Екатерина хихикнула:

–Чудные вы!

Она взяла табурет, подсела к Двенадцатому и принялась накладывать ему ломтики картофеля.

–Ладно, давайте выпьем за знакомство! – подняла подрагивающей рукой рюмку Ангелина.

Двенадцатый потянулся к наполненному бокальчику, но старик стремительным движением остановил его. Он поднес рюмку парня к своему носу, принюхался, а затем выплеснул ее содержимое на ковровую дорожку, сопроводив сей поступок злым бормотанием: «Вредная иллюзия!..»

Самогон застрял в горле Ангелины. Она поперхнулась, закашлялась, точно неисправный двигатель, и прохрипела, брызгая слюной:

–Что же это вы, отец, хозяев обижаете! Нехорошо так!..

–Прости, хозяйка, но мы не пьем, – глухо извинился старик, нанизывая на вилку ломоть хлеба.

–Брезгуете? Ладно, поешьте хоть. Екатерина, неси самовар! Может, от чая не откажутся…

Екатерина встала и поманила за собой в соседнюю комнату Двенадцатого:

–Поможешь мне, земляк…

От первой же рюмки самогона Ангелина осоловела. Подперев полную, раскрасневшуюся пуще прежнего щеку кулаком, она со вздохом сказала:

–Это и к лучшему, что не пьете. Вот мой первый покойный муженек не просыхал совсем. Я его трезвым видела всего один раз. И то в день свадьбы, когда регистрироваться поехали. А потом… Умер-то он от того, что собственной блевотиной захлебнулся…

В соседней комнате послышалась слабая возня, скрип. Упало что-то тяжелое. Раздался чуть слышный стон, а затем равномерные, все нарастающие удары, смешанные с тонким попискиванием, начали сотрясать тонкую деревянную перегородку, разделявшую комнаты.

Ангелина прервала невеселое повествование, насторожилась.

–Господи, да что же это такое! – прошептала она.

Руки ее нервно забегали по столу. Вцепившись глазами в невозмутимо жующего старика, женщина нарочито громко продолжала рассказывать о своем втором супруге, бившем ее нещадно, о третьем, гулявшем направо и налево…

Деревянная перегородка трещала, словно кто-то изнутри корежил ее ломом. С потолка посыпалась штукатурка. Казалось, еще несколько секунд таких усилий и начнет крошиться кирпич стен.

Нервы Ангелины не выдержали напора страстей, бушевавших в ее спальне. Она осеклась, быстро налила себе в рюмку и, залпом выпив очередные пятьдесят граммов, крикнула:

–Да, когда же они закончат, паразиты! Сил моих больше нет!

После очередного мощного толчка от верхнего угла перегородки отвалился тяжелый пласт извести, за стеной трубно охнули и, наконец, наступила долгожданная тишина.

–Кажется, все! – с облегчением, одними губами произнесла Ангелина и утерла платком влажный подбородок.

«Ой, что это у тебя такое! Что с тобой!» – донесся из-за перегородки дрожащий девичий голосок. Следом за этим невинным вопросом в соседней комнате раздался короткий низкий рык, от которого Ангелина мигом протрезвела и изменилась в лице. Дверь ее спальни распахнулась. Оттуда выбежал Двенадцатый. Старик поднял с пола саквояж, встал, бросив хозяйке скупое «нам пора», и, метнув на парня холодный взгляд, не прощаясь, вышел вон…