Он немного помолчал, подложил несколько веток в костёр и, закурив свою неизменную козью ножку, стал медленно, по-видимому, вспоминая события прошлых дней, или вновь переживая случившееся, рассказывать.
Его украинская речь, перемежаемая русскими словами для большей нашей понятливости, так объяснил он нам – была певуча и красива.
Мы с папой всё прекрасно понимали, а мама – тем более. Она украинка – родилась в Никополе.
Затаив дыхание и боясь пропустить хоть слово, я слушал старого солдата.
Я много раз слышал рассказы отца о войне. Он воевал в артиллерийском полку, имел звание капитана, но его рассказы, как-бы правильнее выразиться, были более скупыми, менее насыщенными подробностями, что в итоге так уменьшает красоту любого рассказа-воспоминания.
В них преобладала техническая сторона – калибр, азимут, горизонт, навесной огонь и другие, непонятные для моего разума слова. Поэтому, рассказ дяди Григория я слушал, как сказку, открыв рот от изумления, и с восторгом ожидая следующих слов. Да он и походил на чудесную сказку.
* * *
…Стояли мы, значит, в одном небольшом прусском городишке, вёл свой рассказ дядя Гриша, на отдыхе и, понимаете, расквартировали нас в старинном Рыцарском замке. Городишко – название я сейчас не могу выговорить, потому как я немецкому языку не обучен, располагался на невысокой горе, а замок – на самой вершине. Этот городок мы отбили у немцев дня два назад.
Так вот… нас оставили охранять замок, а заодно и отдохнуть. Вымотались мы за дни боёв до невозможности…
– Дядя Григорий! А, замок… взаправдашний? – перебил я его, любопытствуя. – Высокий?
Мама шикнула на меня, и я замолк, а дядя Григорий, сделав пару затяжек из козьей ножки и выпустив дым из ноздрей, продолжил: «Разместились мы в большой комнате, в первом этаже. Комната огромная, квадратная – метров по двадцать каждая стена в длину, и все стены увешаны коврами и картинами, представляете?
На коврах развешаны кинжалы, сабли, ружья старинные. Всё искусно украшено затейливой резьбой и отделано золотом и серебром.
Портреты людей там тоже были, и здорово так нарисованы!
На них, по-видимому, вся родословная здешних хозяев выставлена была, чтобы, значит, потомки не забывали об своих родственниках и перед другими хвастались.
Знаете, почти все они в париках до плеч, а на некоторых, шляпы с перьями…. А орденов то на них навешано, а медалей…, ну чистые генералиссимусы!
А на двух картинах, что висели поближе к выходу, сцены охоты с собаками…
Одно слово – красота! Как в музее!
Даа…, по-видимому, хозяева не успели всё это добро вывезти или спрятать, а может не захотели? Думали, наверное, ихняя доблестная армия не допустит нас сюда. Но мы быстро и упорно наступали – чувствовали, скоро войне конец, а фашисты-то уже были на последнем издыхании.
Докурив козью ножку, он поднялся, ещё раз попробовал варево и, сказав – готово! – поставил котелок на землю, подальше от огня.
Мама достала чашки и ложки, нарезала хлеб, а дядя Гриша вытащил из своего армейского мешка кусок сала, посыпанного крупной солью и красным перцем.
Оно выглядело так аппетитно, так аппетитно, что у меня полный рот слюней набрался – я даже не успевал их глотать.
Дядя Григорий отрезал каждому по ломтю, а остальное, завернув в расшитое цветочками полотенце, положил назад в вещевой мешок.
Когда пшённая каша и сало были съедены, стали пить чай.
Утолив голод, я с нетерпением стал посматривать на дядю Григория – я ждал продолжения рассказа! У меня от ожидания даже спина почему-то зачесалась…, или это у всех так?
Немного о чём-то поразмышляв, дядя Гриша собрался было продолжить свой рассказ, но папа, ну совершенно не вовремя по моему разумению, перебив его не начавшееся повествование, предложил папиросу. Я, нетерпеливо ёрзая, ждал, пока они прикурят свои папиросы.
Какое это мучение ждать продолжения интересного рассказа, и не мочь поторопить рассказчика!
Наконец дядя Гриша, выкурив почти половину папиросы, задумчиво посмотрел на меня и поинтересовался:
– Так на чём я остановился, хлопчик, не подскажешь?
– На замке…. На замке и на картинах! – быстренько, чтобы поторопить его, напомнил я.
Меня очень заинтересовал дядин Гришин рассказ, и я жаждал услышать его продолжение.
Даа, так вот…, раздумчиво, медленно, возобновил он свой рассказ:
Мы, никогда не видавшие такую красоту, стали с интересом всё это рассматривать и трогать руками, а некоторые из нас стали снимать оружие со стен и примерять на себя.
Читать дальше