Майкл Маршалл - Мы здесь

В этот раз ее пальцы неожиданно наткнулись на пустое место: кухонной лопаточки там не было.

Хозяйка нахмурилась, огляделась и приметила ее на магнитной полоске с другой стороны плиты. Здрасте: тут она висеть не должна! Это место для ножей. Хм. Как такое могло случиться? Переместить ее никто не мог. Сложно даже вспомнить, когда здесь последний раз кто-то был. А ведь когда-то давно это было задушевное местечко для круга любителей пивка под сигаретку, и под звон в меру расстроенных гитар здесь с душой горланились песни Нила Янга. Второй голос в них неизменно вела более юная (и гораздо более стройная) версия Тальи Уиллокс, у которой в холодильнике всегда имелся надежный запас холодного пива. А еще она готовила замечательные брауни, съев парочку которых ее гости чувствовали, как их тянет смотреть на звезды и нести всякую восхитительную чушь.

Но те дни миновали, и большинство тех гостей схлынули или отпочковались. Остался один Джордж Лофленд, но он заскакивал ненадолго и крайне редко. Трейлерные вечеринки прекратились в тот самый день, когда оборвалась жизнь Эда. Из городка тогда на несколько месяцев словно ушли душа и сердце. В той аварии Эд погиб вместе с еще пятерыми уроженцами здешних мест, которых все любили. Все произошло по простому стечению обстоятельств, без чьей-либо вины, но на душе от этого легче не становилось. Скорее, наоборот.

Полностью сердце Тальи не остановилось, хотя долгое время оно билось действительно тихо. В первые месяцы бывали ночи, когда она опасливо ощущала: еще немного, и оно смолкнет совсем. И вот как-то раз, сидя на стульчике перед трейлером в изрядном подпитии, Уиллокс заметила падающую звезду (эдакая банальщина по ходу пьесы). Метеоры она видела множество раз в своей жизни – подумаешь, одним больше, одним меньше! Но дело было не в этом.

Не все в этой жизни происходит по чьей-то вине.

В некий момент волшебства происходит что-то доброе или гадкое, но и то и другое проходит. Надо лишь дать им прогореть, оставив свою дугу-росчерк на горизонте времени, а там, блин, снова на ноги – и вперед, в бучу!

Эда нет: он умер.

И хватит горевать.

Наутро Талья пробудилась с жестокого похмелья, но взнуздала себя, поставила на ноги и потащилась в город, где купила толстую тетрадь. Это стало началом. С той поры она каждый день что-нибудь записывала – да не по строчке, не по абзацу, а страницами. Поначалу это были просто записи в виде дневника (она вела его до сих пор: на полочке за теликом, как солдаты в строю, аккуратно стояли исписанные тетради), а затем началось что-то более креативное, вроде журналистики, ну и наконец… роман. Трам-пам-пам!

С минуту женщина смотрела на прилепленную к полоске лопаточку и решила, что, должно быть, присобачила ее туда сама. Ну а кто еще?

«Ну что, девонька, все еще удержу тебе нет. Взяла и ляпнула лопатку не на то место!»

Такие вот роки с роллами.

Она выскребла еду из сковороды на тарелку, которую поставила на стол. За всем этим наблюдали четыре кошки – со спокойным дружелюбием, зная: то, что на тарелке, – это не для них. Талья за едой непринужденно с ними болтала: а почему бы нет? Все равно никто не слышит!

Спустя три часа она отстранилась от компьютера и отвела приставшие к лицу прядки волос. При писании Уиллокс всегда пробирал жар («жар», да не тот, ха-ха!). Дэвид, взваливший на себя бремя профессионального писательства, вызывал у нее сочувствие. У Тальи с этим обстояло иначе: ей что при ведении дневника, что при «вспашке целины» слова всегда давались легко. Она уже затеялась писать продолжение «Поиска Аллегории» — хотя, может, и не стоило за это браться, пока Дэвид не высказал свое мнения насчет первой части. Но персонажи у нее в голове уже начали свой настойчивый перепляс и руки сами тянулись к плетению дальнейшего узора их деяний и судеб. В силу легкости нрава Талья к людским пересудам относилась поверхностно, и, может статься, это ей в известной степени помогало. Дэвид – приятный парень, и писательница все еще была непередаваемо тронута его предложением прочесть ее книгу (хотя у нее и было ощущение, что «фэнтези» он считает несколько ниже своего достоинства, ну так и что с того – не он один такой!). Однако с некоторых пор в нем чувствовалась некоторая… натянутость, что ли. Или как бы это выразиться?

Оперев мясистые локти о столешницу, Талья сосредоточилась. Слова они как кошки (если вдуматься, то кошек в этой жизни напоминает очень и очень многое, а непохожих на них вещей очень мало). Погонись за кошкой или за нужным словом, и они от тебя непременно ускользнут, как ни старайся изловить. А вот сядешь, сделаешь вид, что тебе до них нет дела, и глядишь, они уже сами к тебе подобрались, втерлись в охапку и доверчиво там полеживают (кстати, еще одна вещь, которую не мешает усвоить Дэвиду).