Владимир Чуринов - Иоганн ван Роттенхерц – охотник на монстров

– Любопытно, – особо не задумываясь об услышанном, Гиттемшпиц прихватил поднос, украл для себя полкувшина пива и двинулся прочь. – Ну, до вечера, моншер, как у вас говорят.

Кухарка лишь неопределенно покачала головой, печально посмотрев вслед говорливому пушистику.

К вечеру Карла Луи пробил озноб, ребенок лежал, будто пораженный черной лихорадкой, по телу изредка проходили спазмы, глаза закатились, руки хваткой дога вцепились в простыню.

– Держись, парень, – Иоганн так и не притронулся к пище, он сидел возле постели больного, держал мальчишку за руку и говорил. – Ты не станешь еще одним ребенком, чью жизнь разрушил мой обожаемый родитель. Тьма побеждает, когда мы сдаемся, когда решаем, что борьба бесполезна. Зло торжествует, когда свет бездействует. Все это есть в достатке в нашей душе. Плохое и хорошее, скверное и правильное. Мы сами делаем выбор. Ты сможешь победить. У тебя есть силы. Я же вижу. Вспомни все доброе, все хорошее, что было в твоей жизни, улыбку матери, наставления отца, смех сестры, брата, суровую любовь деда. Вспомни, наконец, эту несчастную кошку, Агнесса говорила, ты даже с кочергой в руке защищал ее от собак. Видишь, сколько в тебе верного! Разве все это не стоит борьбы? Держись, дерись против него, я достал тебе славную шпагу, шваркарасец, но никто, кроме тебя самого не сумеет ей воспользоваться!

Луи скрутил спазм, он забился в судорогах, изо рта пошла пена, затем он бессильно обмяк, продолжив слабо сотрясаться всем телом.

– Ни за что не пускай сюда его мать, – могильным голосом произнес охотник. – А лучше дай мне ключ, я запрусь изнутри. До завтра ты свободен.

Гиттемшпиц забористо ругнулся, швырнул под ноги ван Роттенхерцу ключ и ушел, громко хлопнув дверью.

Темная комната, мягкая кровать, живое тепло рядом и довольное дыхание удовлетворенной женщины, что еще нужно честному хальсту поздней ночью? Кое-что нужно, вспомнил же, черт его дери, рогатого дурака. Слуга Иоганна никогда не мог заставиться себя бездействовать, если считал, что есть проблема, которую он может решить. С кухни приятно пахло жирной, правильной едой, мадам Тильда еще не спала.

– Так что там с этой кошкой? – невинно, как ему казалось, поинтересовался напарник охотника на монстров.

Последовало долгое молчание, тишина звенела от напряжения.

– Тебе лучше не знать, – тяжело вздохнув, ответила Тильда, – вдруг вы перестанете его лечить.

– Я ему ничего не скажу, – горячо поклялся хальст.

– Мужики всегда врут, – зло откликнулась кухарка, – какой бы породы не были.

– Глаз даю! – пообещал мохнатый любовник.

Вновь молчание.

– Есть дерьмо, которое лучше даже палкой не трогать, – голос мадам Тильды снизился до легкого шепота. – Эта кошка умерла, плохо умерла, котята тоже, все, кроме одного, самого злого. Пацан и правда заботился о ней, до родов, а после родов…

Тишина. Всхлипы. Кухарка, казавшаяся несокрушимой и все видавшей в этой жизни, тихо, не напоказ, плакала.

На следующее утро у Карла Луи пошли кровавые слезы из глаз, к вечеру его пот начал серебриться в лучах закатного солнца. А днем позже, утром, ребенка скрутил спазм, изо рта, носа, ушей, из пор хлынула кровь. Все белье хальст тайно вынес и сжег, заменив на новое. Днем Луи открыл глаза, полностью красные от крови, осмысленно посмотрел на Иоганна и плюнул тому в лицо. Вечером ван Роттенхерц уехал.

Хальст остался прилаживать браслеты, сторожить сон страдающего ребенка и тревожиться за своего патрона.

Вернусь добить

Месяц войны издыхал, холодное дыхание осени выжгло из воздуха все тепло, ветер нес желтые листья, а на небеса кто-то накинул рваное покрывало серых облаков. Вдали, над озером Лами, небрежными штрихами карандаша на синем холсте шел дождь. Поблизости от особняка де Люмино было сухо, но внизу, под утесом, будто любовник на первом свидании, волновалось Плевро.

По дорожке парка, сквозь легкий водяной туман, шли двое. Иоганн ван Роттенхерц сменил плащ с пелериной и сюртук на кожаный кафтан с широкими отворотами, блестевший медью заклепок и ременных пряжек. На голове алмарца была широкополая шляпа с высокой строгой тульей. Он шел медленно, периодически глухо кашлял, непогода плохо влияла на больную ногу, и, кажется, сорокалетний мужчина где-то подхватил простуду.

Рядом с алмарцем, легкой, почти танцующей походкой шел невысокий, крепкий мужчина около тридцати лет, весь от макушки до щегольских ботфорт, он имел вид лихой и небрежный. Широкое лицо, озорные глаза, не раз переломанный нос, трехдневная щетина, наглая ухмылка, смолисто-черные волосы, уложенные маслом и стянутые в узкий хвост. Двубортная кожаная курка с начищенными серебряными пуговицами в три ряда, обильно усаженная шипами, широкий пояс, расхлябанная портупея через плечо, кожаные штаны на шнуровке. За спиной укреплен двуручный меч, к поясу прикован цепями молитвенник в стальном переплете. А на груди болтается на волосяном ремне священный знак в виде серебряного черепа с кругом во лбу. Спутник ван Роттенхерца был священником, вернее, братом ордена охотников на нежить.