Владимир Чуринов - Иоганн ван Роттенхерц – охотник на монстров

Карл Луи де Люмино лежал на кровати, свернувшись калачиком, поза и напряженное выражение лица двенадцатилетнего мученика напоминали скорее тревожный сон, чем кому. Ван Роттенхерц счел это хорошим знаком. В ногах ребенка, на теплом одеяле лежал молодой кот, он был черный, с белым пятном на ухе и удивительными желтыми глазами. При появлении неожиданного посетителя животное приподнялось и утробно зарычало.

– Цыц мне тут! – взревел на кота хальст. – Нормально он, браслеты вроде помогли. Я б даже сказал, что после твоего ухода мелкому гаду полегчало.

– Следи за языком, – пожурил Иоганн напарника. – Этот ребенок – жертва чужих грехов.

– Все мы жертвы, весь этот больной долбаный мир, – пожал плечами хальст, затем мгновенным броском пушистый слуга схватил кота и под протестующий мяв выкинул животное из комнаты, плотно закрыв дверь.

– Это еще зачем? – изогнул бровь охотник на монстров.

– Невероятно злобная скотина, – откликнулся слуга. – Я с ним неделю воевал. Он не подпустил бы тебя к парню.

– Наверное, один из приплода той кошки, о которой заботился малыш, – предположил алмарец.

– А по мне так форменное порождение пекла, – хальст в подтверждение своих слов продемонстрировал заросшие плотной шерстью мускулистые предплечья, покрытые глубокими царапинами.

Ван Роттенхерц безразлично кивнул, хальсту доводилось переживать и более тяжелые раны, в прошлом году четырехглазого чуть не разорвал голодный трупоед, разъевшийся на старом, некруженом кладбище. Пушистик пережил это почти стоически. Только периодически три месяца подряд подсыпал напарнику, не успевшему вовремя, красный перец в ботинки.

– Тебя долго не было, полмесяца один на один с этим котом – весьма немало. Достал что хотел? – хальст умел переходить на деловой тон почти беспардонно.

– Качество требует времени и денег, – переходя к сухому и быстрому рабочему тону, ответил охотник. – Есть у меня одна штука.

Ван Роттенхерц неспешно извлек из кармана жилета и выставил на стол все тот же флакон с серебристой жидкостью, в солнечных лучах состав начал радостно светиться.

– Чистая кровь, – одобрительно кивнул Гиттемшпиц. – Годная штука.

Чистая кровь была алхимическим зельем, одним из тех удивительных составов, которые готовят из лунного света, слез дриад и рогов единорогов. Такие вещи стоили целые состояния и действовали безотказно. Гиттемшпиц, однако, сомневался, что его патрон купил эту штуку, денег у Иоганна всегда было мало, а вот должников и благодарных знакомых много. Чистая кровь обладала могущественными свойствами, легко и безболезненно это зелье изгоняло из жил пациента некротические миазмы, следы хаотического разложения, яды и мистические болезни. Более того, эту бурду использовали даже для экзорцизмов. Ею лечили молодых вампиров, оборотней, прокаженных и бездарных поэтов. Каждые десять лет этот состав приносил исцеление одному-двум страждущим, настолько он и компоненты, входящие в его состав, были редки.

Иоганн действовал быстро и деловито: откинув с мальчишки одеяло, он приказал слуге снять с пациента браслеты из холодного серебра. Когда драгоценные зажимы были удалены, ребенок снова тяжело задышал и заметался в бреду, что-то невнятно бормоча. С большим трудом хальст по указанию патрона разжал зубы больного и воткнул в рот воронку. Осторожно, заученным движением Иоганн влил в горло пациента сверкающую панацею, придержал голову, чтобы ребенок смог все проглотить и, бережно опустив белокурое чело маленького Луи на подушку, отошел назад. Присел. Хальст в последний момент успел подставить под задницу обожаемого напарника табурет, редко он видел Иоганна таким взволнованным и еще реже – рассеянным.

– Пойду принесу чего-нить перекусить, – Гиттемшпиц двинулся к двери.

– Благодарю, – отвлеченно ответил охотник. – Я не голоден.

– А о тебе никто и не говорил, – хальст, удрученный таким состоянием напарника, покачал головой и вышел, направляясь на кухню.

Кухни бывают самые разные. Есть жалкие узкие каморки в домах бедняков, чаще всего отгороженные от общего зала только небольшими перегородками. Есть постоянно тесные от поваров, развешанной кругом провизии и собак с сиротскими глазами кухни трактиров. Есть большие просторные хоромы, где в адском чаде кипят котлы, снуют поварята, пышут жаром чугунные печи на пятьдесят полок, стучат по мраморным разделочным доскам ножи, веет холодом от свежего льда из кладовых – кухни дворцов и больших ресторанов. Гиттемшпиц знал толк в кухнях, подгорный народ хальстов находился в алмарской государственной иерархии где-то между дерьмом и прокаженными. Люди-то и друг друга не сильно любят, что уж говорить о других расах, представители которых отличаются куда разительней, чем цветом кожи и местом рождения (хотя люди умудряются и из-за таких мелочей устраивать войны). Так что Гиттемшпицу, несмотря на то, что он уже долгое время был напарником Иоганна, редко доводилось сиживать за хозяйским столом. Нет, нет, сам ван Роттенхерц, изгой и сторонник равноправия, любил своего напарника как брата, просто не готов был с оружием в руках доказывать в каждой таверне, что его слуга имеет право есть как человек. А уж ссориться из-за такой пушистой мелочи как хальст, сотни раз спасавший тебе жизнь, с аристократами и их заведенными веками порядками, Иоганну не позволял инстинкт самосохранения и сам Гиттемшпиц. Потому ворчливого четырехглазика часто можно было встретить на кухнях, слуги, как правило, были демократичней господ. Иногда на кухнях случалось разжиться едой, крепкими напитками и даже изредка приятной компанией. Конечно, так случалось не всегда, – за свою бурную жизнь, еще до встречи с алмарцем, хальст, бывало, переживал тяжелые времена. Его били всем – поварешками, скалками, молотками для мяса, коромыслами, в него метали котлы, тесаки, изредка объедки, один раз даже целую тушу вепря, пытались подвешивать на крюки для мяса, варить заживо, морозить на ледниках. Но хальста все равно неудержимо влекли кухни. Местную, у маркизов де Люмино, он опробовать еще не успел.