Анатолий Пеннер - За гранью земной жизни – второй шанс

– Представляю себе чёрта с отбойным молотком, – злорадствует Иваныч. – А кто ж тогда этот уголь добывал?

– Послали грешников, – отвечает Мефистофель, продолжая свой рассказ. – Некоторые, правда, возмущались, мы, мол, благородные, это ниже нашего достоинства. Пятки им поджарили, так в них благородства-то поубавилось, вдвое больше других добывать стали. Сковородки и котлы у народа наверху пособирали, им всё равно жрать нечего было. Переплавили на более вместительные, и дело потихоньку стало налаживаться. Грешников тоже меньше стало, война выдохлась.

А тут революция в России, потом Гражданская, а за ними и враги народа. Грешники опять валом повалили. Да и немцы зашевелились. Такая свистопляска началась, немцы на евреев охотятся, постепенно захватывая всю Европу, в России политические репрессии. На небесах опять переполох начался, даже Всевышний слегка растерялся и не знал, как ему распределить такую массу покойников.

– А у вас стало не хватать угля?

– Нет. Мы в Первую мировую хороший урок получили, запасов понаделали, так что с этим обошлось. Правда, напряжение тогда было страшное, но грешник шёл какой-то безропотный, перепуганный. Рассадили их по котлам – и тишина, они даже кричать боялись, когда их варили.

– Ну немцы в то время, по-моему, не такие уж и смирные были.

– Так это там, на земле, – поясняет Мефистофель. – К нам в то время в основном их жертвы поступали. Сами-то они с тридцать девятого прибывать стали, заносчивые такие, маршируют вокруг котлов и песни свои орут. Силой в котлы закидывать приходилось. А в сорок втором уже другие пошли, эти сами в котлы прыгали. Они в Сталинграде так замёрзли, что даже персонал на них жаловался. Месяц уже кипятим, а они всё трясутся, не отойдут никак, только уголь на них переводим. После этого они потоком хлынули, забыли про свою заносчивость, а к концу войны и вообще стихли. Но тут японцы прибавлять стали, пока американцы свои атомные бомбы не сбросили. Что там было, вообще не понятно. От многих не только тела, но и души не осталось – одна тень. Весь небесный персонал в недоумении был, куда эти души делись. На этом, правда, война и закончилась. Наступили, как говорят, мирные будни, но Россия нас ещё лет десять жертвами репрессий снабжала.

– Что вы всё Россия да Россия, будто других стран нет. Или вы только её обслуживаете?

– Опять наглеть начинаешь, – укоризненно замечает Мефистофель. – Я к нему, так сказать, всей душой, а он опять хамить начинает. Хотя, действительно, чего это я так разговорился. Оно мне надо, распинаться тут перед тобой. Но с другой стороны, делать-то всё равно нечего, когда ещё этот чёртов Бонд вернётся. Да и знать тебе всё это не помешает. Ближайшие пятьдесят лет ты всё равно у нас проведёшь, и это в лучшем случае, если тебе самоубийство не засчитают. Так что, продолжать или Фомича с ломиком пригласить?

– Нет-нет, простите меня, я больше не буду. Продолжайте, пожалуйста. Я весь внимание, это всё очень интересно.

– Хорошо, уговорил, – благодушно соглашается Мефистофель. – Так вот, мы не занимаемся одной Россией, мы контролируем весь мир. Но от этих-то больше всего хлопот. К примеру, после революции в России они и здесь то же самое совершить пытались. Порвали цепи. Какой-то лысый мужик залез на броневик и кричит как оглашенный, что время настало, пора буржуев и прочую капиталистическую сволочь ликвидировать и взять власть в свои руки.

– Откуда у вас здесь броневик взялся?

– Нет у нас никаких броневиков. Они где-то нашли старую вагонетку, в которой раньше уголь перевозили, положили на неё пару досок, а на них поставили железную бочку. Вот это сооружение они броневиком и называли.

– А лысый мужик, это Ленин был, что ли?

– Да нет, – отвечает Мефистофель, – Ленин в то время ещё жив был, двойник какой-то. Но людишки в него верили. Понеслись по всей преисподней передавать власть рабочим и крестьянам. Впереди матросы бегут в тельняшках и бескозырках. Где достали, до сих пор не пойму. Штанов они, правда, так и не нашли, бежали, сверкая голыми задницами. Бежали и кричали, что сперва, мол, надо брать банки, вокзал и телеграф. Какие банки в преисподней, какой вокзал? Посмотрел я немного на эту их революцию, а потом собрал сотню чертяк поздоровее, и мы её вмиг придушили. Скрутили этих революционеров и собрали до кучи, а они всё никак не успокаиваются. Кричат во всю глотку, что я тиран, что меня, всех моих приспешников и вообще всех буржуев надо к стенке поставить. Что всю власть надо передать Советам, что религия – это опиум для народа и что они не верят ни в бога, ни в чёрта. А когда я попытался им разъяснить, что они уже отдали свои жизни за светлые идеалы революции, что теперь они все покойники и полностью принадлежат мне, в которого они не верят. Что все они здесь по приговору Всевышнего, в которого они тоже не верят, и что, если они не заткнутся, мои приспешники покажут им все прелести загробной жизни.