Владимир Власов - Второе воскресение

Правда, затрачены некоторые умственные усилия, проявлено немного изворотливости. Однако все не так уж плохо получилось. Чистая комбинация ума, и четверть тысячи в кармане. Есть определенный риск, но в нашей жизни и шага не сделаешь без риска. Правда, есть закон, который может больно прищемить хвост. Но, как говорится, Бог не выдаст, свинья не съест.

А потом, разве двести рублей – деньги? Жизнь стала ужасно дорогой. Пальто жене стоит семьсот рублей, дочери – дубленка, сыну – дубленка. Кооператив, машина, гараж, еще и дача в придачу. А скоро еще один кооператив нужно будет строить. Так что эти двести пятьдесят рублей – детишкам на молочишко, но по копеечке может набежать миллиончик. Вот они, миленькие десяточки, в бумажнике. Что ни говори, а приятно.

Чубов стоял у входа в ресторан и блаженно поглаживал грудь, где лежал бумажник с хрустящими ассигнациями. Он решил зайти в ресторан, отметить это событие без излишеств, скромно, в одиночестве. Спиртного – ни грамма. Так только, вкусно пообедать. Севрюжка, икорочка, котлеты по-киевски. Можно и бутылочку пива, но нет, не стоит, будет пахнуть, а нужно еще зайти на работу.

В ресторане Чубов скромно устроился в углу. Зачем привлекать внимание к себе. Он вкусно поел. На душе было тревожно и весело. День был пасмурный, пробрасывал снежок, солнце за весь день так и не показалось ни разу. В такие дни только и делать себе приятные подарки.

Когда Чубов выходил из ресторана, его остановил старый однокашник. Один из спившихся. Чубов давно бы перестал с ним здороваться, но однокашник сам его примечал, и все время – одно и то же, одно и то же…

– Здорово живёшь!

Сам однокашник жил не очень здорово. Часто попивал. Жена его оставила, с работы постоянно выгоняли за пьянство. Из денег, которые у него иногда водились, нужно было посылать алименты. К тому же иногда он посылал немного денег своей старой матери в деревню.

– Пальто новое, шапка новая, должно быть, из соболя. Из соболя.

С началом морозов Чубов сменил кожаное осеннее пальто и мягкую фетровую шляпу на более теплое пальто из ламы и соболиную шапку, по сезону, и чувствовал себя во всем новом наряде так же великолепно, неотразимо и уверенно, как и прежде. Нет, что ни говори, а одежда значит очень многое.

– Небось, шестьсот рублей отдал за такую шапку?

– Шестьсот.

– Вот я и говорю, здорово живешь.

– А кто тебе не дает?

Однокашник безнадежно махнул рукой. Его морщинистое лицо изобразило гримасу. Он засунул красные руки в карманы потрепанного пальто. У него не было даже перчаток.

– Извини, Паша, спешу, – сказал Чубов. Разговоры с этим опустившимся типом ему никогда не доставляли удовольствия.

– Значит, занят, – многозначительно произнес бывший друг. – Ну что же, не смею задерживать. А я так рад был тебя встретить, давно ведь не виделись.

Чубов вспомнил, что они встречались в конце осени и он одолжил тому три рубля. Впрочем, слово "одолжил" не соответствовало действительности. Больше подходило слово "подарил". Уж очень тогда друг жаловался, что ему нужно повидать больную мать в деревне, а билет до деревни стоил три рубля. Ну, дал ему трешку, что поделаешь. В последний раз. Друг задолжал ему уже двадцать семь рублей, и получить с этого прощелыги свои деньги Чубов уже не надеялся. Долги тот, по-видимому, никому не возвращал. Как ни странно, от друга не пахло перегаром. "Ещё не успел", – подумал Чубов.

– Ну, бывай.

Чубов уже было двинулся своей дорогой, как однокашник придержал его за локоть. Это ему сошло.

– Что такое?

– Послушай, будь добр, займи мне пятак.

– С какой стати? Ты у меня и так уже около тридцати рублей занял.

– Считаешь?

– А как же.

– Это хорошо, что считаешь. Ну, займи, будь другом, позарез нужно. Я совсем на мели остался. Только с вокзала. В поезде контролер последний рубль забрал.

И однокашник в подтверждение своих слов вывернул карманы пальто.

– Нет у меня денег, – твердо заявил Чубов. Когда-то нужно было кончать с этим делом.

– У тебя-то нет денег? – осклабился однокашник. – Да у тебя их куры не клюют.

– А ты их считал?

– Считал.

– Сколько есть, все мои.

– Разумеется, – однокашник захихикал.

Его лицо опять избороздили морщины. "Как он постарел, а ведь мы одного года рождения", – подумал Чубов.

– Так значит, не займёшь?

– Нет, не займу, Павел, – наотрез отказал Чубов.

Прежние друзья смотрели друг на друга неприязненно, почти враждебно. И тут произошло чудо. Павел вдруг заговорил, как в бреду, не отдавая отчета своим словам.