Олег Бондарь - Врата в преисподнюю

После выхода статьи со мной начало твориться неладное. Монастырище снилось каждую ночь. То оно раскрывало предо мной тайники, наполненные несметными сокровищами, то выступало в роли маяка для инопланетных летающих тарелок, то вообще несусветный бред…

Я потерял покой и вскоре пришел к выводу, что кошмары не прекратятся, пока я снова не побываю на Монастырище. Мне удалось убедить редактора, что читательский интерес требует продолжения темы, и он с легкостью предоставил новую командировку.

Правда, по поводу читательского интереса, получалось нечто непонятное. Материал заинтересовал обыденных читателей, тогда как ученые мужи хранили упорное молчание. Я же рассчитывал на обратный эффект, ожидал гневных разоблачительных откликов. Но…

Побывав снова на Монастырище, я отщелкал кодаковскую пленку. С трудом разыскав поразивший меня на снимке камень, я понял, что иногда на фотографии можно увидеть гораздо больше, чем, находясь рядом с объектом. Линии, которые на снимке выглядели четкими и рельефными, на самом граните едва просматривались и их невозможно было заметить, если не искать специально.

Дома я убедился, что на этот раз ни один кадр не пропал. Вот только, когда пришло время забирать готовые снимки, выяснилось, что лохи из "Кодака" потеряли пленку. Не стану рассказывать, скольких нервов стоили разборки с ними. Отыскать пропажу так и не удалось. Мне возвратили новую пленку, возместили затраты на бензин и я остался, как говорят, при своих интересах.

После этого случая я начал всерьез задумываться о мистическом влиянии Монастырища.

В следующий раз я побывал там лишь полгода спустя. По дороге на "Таврии" заклинило тормозные колодки, и я полдня проторчал на трассе, тщетно пытаясь устранить поломку, пока не додумался просто-напросто постучать молотком по дискам. Помню, мелькнула мысль, что Монастырище не желает пускать к себе, и я даже подумывал вернуться, но упрямство возобладало. К счастью, постигшая неприятность была единственной.

На этот раз я отснял две пленки, и с ними в дальнейшем ничего не случилось. Вот только снимки получились размытыми и нечеткими. Различить детали мешал камуфляж изо мха, и я понял, что камни лучше снимать на черно-белую пленку. И желательно в разное время суток под разными углами, с использованием светофильтров.

Работа для профессионала. Не с моими талантами…

Впоследствии я неоднократно посещал Монастырище. Просто так. Не по работе, а по желанию. Оно настойчиво притягивало, манило к себе. Я словно заболел им. И всякий раз со мной случалось нечто необычное. То, заблудившись, я неожиданно оказался у самого подножия скалы, хотя Илья божился, что никакой подъездной дороги к Монастырищу не существует. Однажды взял с собой сослуживца. У него, лишь только прибыли к месту, страшно разболелась голова. Объяснить, что случилось, никто не мог. Разве что Илья рассказал одну из легенд, согласно которой, цыгане боятся этого места и обходят его стороной. Сослуживец сознался, что по отцовской линии у него есть цыганская кровь.

Такое признание еще больше меня запутало. К тому времени я уже свыкся с мыслью, что Монастырище таит в себе загадку и каким-то образом способно влиять на сознание, но, как человек, считающий себя здравомыслящим, отгонял смутьянские мысли, пытался отыскать происходящему разумное объяснение. И, за неимением аргументов, успокаивал себя неубедительными доводами о цепочке ничего не значащих случайностей.

Все это я и поведал своим спутницам. Правда, под совершенно иным соусом.

Рыжая забилась в уголок на заднем сидении и, казалось, дышать забыла от страха, Татьяна выглядела побледневшей и слегка растерянной.

— Вот так-то, девушки… — закончил я, втиснул машину в узкий сельский проулок и остановился возле крашеного металлического забора, за которым виднелся дом моего однокурсника Ильи.

Невзирая на позднее, как по сельским меркам, время, Илья еще бодрствовал, и после нескольких минут надрывного воя импортного клаксона соизволил появиться на свет Божий. С тех пор, что мы не виделись, он ничуть не изменился. Те же, торчащие во все стороны, клоки темных волос и полусонное выражение на худощавом продолговатом лице. Одет он был в потертые старые джинсы и неопределенного цвета рубаху, застегнутую на пару, чудом сохранившихся, пуговиц. В общем, мой однокурсник предстал в полной красе.

Некоторое время Илья недоуменно рассматривал нагло пристроившуюся к его калитке иномарку и, так, наверное, и не сообразив, что к чему, приблизился вплотную к автомобилю, прижался головой к стеклу, пытаясь что-то рассмотреть через лобовое стекло. По выражению его лица нетрудно было догадаться, что к этому времени он успел изрядно принять на грудь, а с могучим сивушным перегаром не смог справиться даже хваленый японский кондиционер.