Олег Бондарь - Призрачно всё

В сущности, ничего страшного не произошло. Подумаешь, выпил лишку. Но ведь проснулся дома, хоть и с больной головой, зато целый и невредимый. А что память слегка отшибло, так и раньше такое случалось…

Не желая расставаться с чудным эликсиром, вместе с бутылкой направился в спальню. В прихожей заглянул в зеркало и остолбенел. Не от вида собственной помятой физиономии.

«СЛАВИК, ТЫ — ЧУДО!»

Размашистым почерком было выведено на стекле. Буквы — толстые, красного цвета, вероятно, написаны губной помадой.

Неужели по дороге домой я кого-то прихватил с собой?

Может, Наталка?

В последнее верилось с трудом. Но в спальне я, почему-то взял в руки подушку, понюхал ее и, как мне показалось, уловил тонкий запах знакомых духов. А вот и волосинка, золотистая, длинная…

Только, разве это, что-нибудь значит?

Сколько вокруг женщин со светлыми волосами и не такой я эксперт по поводу запахов, чтобы отличить одни духи от других. Единственное, в чем я больше не сомневался, что провел ночь не один. Вот только, какой она была эта ночь? Судя по нынешнему своему состоянию, на свершение больших подвигов, я вряд ли был способен. И все равно, горечь обиды на изменившую мне память нахлынула с новой, убийственной силой.

Потом взгляд скользнул на тумбочку и сомнения частично развеялись. Рядом с минералкой была еще одна записка, уже нормальная, написана ручкой на листочке, вырванном из блокнота.

«Славик, позвони Владу. Он очень просил».

Я залпом допил шампанское, вытер выступившие от пузырьков слезы. Вот только звонить, никуда не стал. В отличие от Наталки, мне Влад номер своего телефона не оставил.

Наталка встретила лучезарной улыбкой: приветливой, искренней, без тени насмешки или иронии. Мой пришибленный вид наверняка позабавил ее, но она стойко держалась в рамках благопристойного приличия.

— Опаздываете, молодой человек, — как будто и не было позорной для меня пятницы, приветствовала традиционной фразой.

— Так получилось… — я опустил глаза, скользнув взглядом по настенным часам у нее за спиной.

Большая стрелка чуть-чуть перешагнула за двенадцать, получалось, едва ли не впервые я появился на работе почти вовремя.

— Шеф уже два раза тебя спрашивал, а начальников нельзя заставлять ждать. От этого у них повышается адреналин, который потом щедро выплескивается на головы подчиненных.

Мне было плевать на то, что подумает обо мне начальство в лице дражайшего шефа «Эсмеральды». Мысленно я подготовился к возможному увольнению и не хотел растрачивать нервные клетки, которые, как утверждают, не восстанавливаются. Больше волновала проблема с Наталкой: с ней нужно было, как минимум, объясниться.

— Наталочка…

Она без труда разгадала мои намерения и на корню пресекла попытки наладить диалог.

— Шеф ждет, — ее указующий перст безапелляционно обозначил направление к оббитой черным дерматином двери с грозной табличкой «Директор». И, когда я повиновался ее жесту, добавила, — Славик, не наломай дров. Настроение у него не очень. Прежде чем хлопать дверью, вспомни, что у тебя есть право на отпуск.

Вот умничка! Мог бы и сам догадаться.

Отдохну месяц, за это время многое изменится. Как в притче о Насреддине: или король помрет, или ишак сдохнет, или я не доживу. Образно, конечно…

Игорь Владимирович, в сущности, монстром не был, иногда даже казался справедливым. Он не повышал голос, в зависимости от настроения бывал по-простецки груб или же предельно вежлив. Второе — хуже. Посредством слащавой приторности ему удавалось выплескивать раздражение на головы подчиненных ощутимее, чем, если бы орал или ругался матом.

Дражайший шеф восседал за громадным письменным столом, занимавшим большую часть кабинета, в облике его наличествовало нечто монументальное.

— Вызывали, Игорь Владимирович?

Я пытался придать голосу почтительность и некую долю угнетенности, которые по моим разумениям, должны были присутствовать в общении подчиненного с начальником.

— Не вызывал, приглашал, — уточнил он, — к тому же, еще полчаса назад.

Я демонстративно посмотрел на руку. Ни о каких полчаса не могло быть речи, максимум, о десяти минутах.

От Игоря Владимировича не ускользнул мой вызывающий жест, его пальцы забарабанили по крышке стола.

— Прошу прощения, — сказал я. — Мне нужно было полить цветы.

Какие цветы, причем цветы? Я даже не был уверен, есть ли у меня в кабинете цветы? Сорвалось с языка прежде, чем успел о чем-либо подумать.