Райчел Мид - Безмолвная

А потом у меня в глазах становится черно.

Я чувствую панический страх, пока до меня не доходит, что я всего лишь проснулась и открыла глаза в девичьей спальне жилой части. Я сажусь на кровати, жадно ловя ртом воздух, осматриваясь вокруг и дожидаясь, чтобы глаза привыкли к темноте. Слабый свет луны пробивается сквозь оконные жалюзи, так что спустя какое-то время мне уже удается различить все, что меня окружает. Чжан Цзин мирно спит на кровати, стоящей рядом с моей, и остальные девушки тоже спят.

Однако что-то все-таки изменилось. Нечто странное тревожит мои чувства, пока я вглядываюсь в темную комнату. Я снова это испытываю: то же ощущение, что и во сне, нечто напоминающее вибрацию, но вибрацией не являющееся. Разница в том, что оно менее сильное. От него голове не больно, и оно непостоянное: то появляется, то исчезает. Глядя на Чжан Цзин, я замечаю, что оно, похоже, совпадает по времени с ее дыханием. Некоторое время я смотрю на сестру, пытаясь понять, что именно происходит.

Я не нахожу никаких объяснений – есть только назойливая мысль, что я переутомилась. В конце концов я снова ложусь и натягиваю на голову одеяло, чтобы закрыться от лунного света. Незнакомое ощущение становится слабее. По наитию я поднимаю подушку и кладу ее себе на голову, закрывая ухо. Ощущение уменьшается настолько, что мне удается его игнорировать и заснуть. На этот раз снов я не вижу.

Наступает утро, и нас будят, как обычно, – пришедшие в коридор слуги вращают ворот, присоединенный к устройству, которое заставляет трястись изголовья наших кроватей. Вот только сегодня что-то изменилось. Привычные колебания сопровождаются тем же странным ощущением, которое меня потрясает. Оно по-прежнему осталось со мной! Когда рама моей кровати ударяется о стену, то, что я воспринимаю, обретает новое качество. Оно резкое и отрывистое, в отличие от того долгого, растянутого явления, которое возникало, когда толпа открывала рты. Я опускаюсь на колени, осматривая сотрясающуюся раму и пытаясь понять, как она создает тот, другой эффект. Чжан Цзин похлопывает меня по плечу, и я вздрагиваю от неожиданности.

«Что ты делаешь?» – говорит она знаками.

«Что это?» – спрашиваю я, указывая на кровать. Она недоуменно смотрит на меня, и я замечаю, что слуги перестали вращать ворот. Я осторожно трясу кровать так, чтобы она ударилась о стену. К моему изумлению, я воссоздаю то же явление, хотя и менее интенсивно, и тут же вопросительно смотрю на Чжан Цзин.

«Что это?» – повторяю я.

«Ты про что?» – переспрашивает она в полном недоумении.

Я сильнее ударяю кроватью о стену, делая результат удара более сильным. Однако Чжан Цзин, похоже, ничего не замечает. Она только выглядит все более растерянной.

«Ты этого не заметила?» – уточняю я.

Она хмурится:

«Кровать сломалась?»

Остальные девушки успели одеться, а некоторые уже ушли завтракать. Мы с Чжан Цзин спешим присоединиться к ним, внимательно осматривая друг друга, чтобы туники сидели нормально, а волосы были аккуратно сколоты. У нас с ней одинаковые мягкие волосы, которые часто выбиваются из прически. Она замечает, что я не успокоилась, и по дороге в столовую спрашивает, что со мной. Однако я только и могу, что качать в ответ головой. Отчасти потому, что никак не могу объяснить свои ощущения. Отчасти потому, что очень быстро мне становится не по себе – настолько, что я больше не могу разговаривать.

Куда бы мы этим утром ни шли и что бы ни делали, незнакомые ощущения продолжают меня преследовать. Их вызывают самые разные вещи – и сами эти ощущения очень разные. Две фарфоровые чашки, ударившиеся одна о другую. Отодвигающаяся створка двери, через которую входят слуги. Каша, плюхающаяся в пиалы. Ноги, наступающие на пол. Кашляющие люди. Поначалу мне любопытно, какое ощущение придет следующим, я завороженно наблюдаю причины и следствия вокруг себя. Мне не удается со всем этим освоиться, в кои-то веки я едва в состоянии есть. Только инстинктивное понимание того, насколько важна еда, помогает мне подобрать всю кашу.

Когда мы переходим в студию, ощущений становится меньше, однако они по-прежнему остаются все то время, пока мы заканчиваем вчерашние записи. Даже прикосновение моей каллиграфической кисти к полотну создает некий эффект, хоть и еле уловимый. Гораздо более сильное и неприятное ощущение возникает в тот момент, когда я наношу последние штрихи: оно заставляет меня поежиться и встревоженно вскинуть голову. Я быстро определяю его источник: один из подмастерьев уронил глиняную баночку с краской, устроив жуткий беспорядок: пролившаяся краска, разлетевшиеся осколки. Я единственная в классе это замечаю, не считая его ближайших соседей, увидевших это происшествие.