Эльсан Алари - Ландыш на крови. В тебе нет огня, нет чистого побуждения. В тебе лишь пустота

Взгляд этого человека не понравился Браницкому, было в нем что-то, выдававшее звериную сущность. Только так смотрят хищники, пусть и готовые к последней схватке с врагом, превосходящим по силе. Помимо этого в нем читалась непомерная преданность, граничившая со слепым фанатизмом.

Он поднялся по ступеням и упал на колени перед слепым, припадая к его ногам.

– Я благодарен тебе за то, что ты не позволишь мне умереть связанным и приведенным к тебе насильно, словно скот, – его голос очень низкий и глухой, под конец дополнился рычащими нотками, – этим ты оказал милость своему рабу. Ты есть высочайшая справедливость.

Нинурта едва заметно кивнул, и Гейрт приподнялся.

– Лишь самая горячая любовь делает человека безумным, Аремус, вина твоя неоспорима и подтверждена всеми собравшимися. Впервые за всю историю Лагеша, ты пролил невинную кровь ради того, кто отрицает всякое насилие, прикрываясь моим именем, ты утолял собственную гордыню и жажду убийства. Признаешь ли ты это?

Гейрт молча кивнул, глядя на слепого с неимоверной тоской, при этом слабо улыбаясь:

– Я не поступил бы так, не желай ты этого, но я готов принять смерть от тебя, если ты так рассудил.

Нинурта не ответил и легко коснулся лица Аремуса, невесомо проведя по коже пальцами, чувствуя холодную влагу одинокой слезы, пробежавшей по щеке Гейрта.

– Прости меня.

Едва слепой прошептал эти слова, как Гейрт тяжело осел на пол, хватаясь рукой за сердце. Несколько мучительных минут он корчился в агонии, тяжело хватая ртом воздух и хрипя, но мучение это продлилось недолго. Вскоре человек, носивший имя Аремус Гейрт был мертв.

Браницкий успел поймать на себе удивленный взгляд Каима Эхнади, который казалось бы, заметил его рядом со слепым, но понять этого он не успел. Тьма поглотила его, унося прочь из странного города, окруженного стеклянной ловушкой, где не менее странный слепой царь, носящий имя Нинурта, вершит людские судьбы и правит своим народом на протяжении тысячелетия.

Пробуждение было крайне неприятным. Браницкий с трудом разлепил веки и тут же застонал от сильной боли, пронзившей затылок. Голова гудела так, будто по ней несколько раз ударили чем-то очень тяжелым. Он хрипло прокашлялся, чувствуя жжение в пересохшей глотке.

Картина перед глазами сформировалась не сразу, первое, что он увидел, было желтым пятном, принявшим форму люстры, слева мерцали отблески каминного огня. Не без труда Саша определил, что находится в собственной спальне. Он чувствовал онемение в конечностях, попытавшись пошевелить пальцами, обнаружил катетер капельницы в правой руке.

– Марина, – сипло проскулил он, – Марина, сюда!

Но отклика на зов не последовало. Но, спустя несколько минут, когда Браницкий снова стал погружаться в беспамятство, дверь распахнулась и в комнату впорхнула сама Татьяна Сергеевна, облаченная в домашнее платье вишневого цвета.

Женщина в нерешительности подошла к постели сына и присела на самый краешек, глядя на Сашу скорбными глазами, в которых уже проступила очень уместная в данной ситуации влага.

– Алекс, – она прижала ладонь к губам, – мой бедный мальчик, как же я волновалась!

Она всхлипнула и прикоснулась к его лбу.

– Ты весь горишь, мой маленький.

Несмотря на крайне бедственное состояние, Браницкий нашел в себе силы поморщиться и закатить глаза.

– Что со мной?

Мать смахнула срезу краем ладони и сжала губы.

– Было очень нелегко, но все же нам удалось перехватить тебя по дороге в больницу, куда тебя отправили на скорой, прямо из университета. Эти изверги, они… хотели положить тебя в общую палату. Моего сыночка хотели погубить, – голос ее дрожал, – но, слава богу, Виктор Соломонович предотвратил это. Состояние твое было ужасным – подумать только, свалился в обморок во время занятия, кричал что-то бессвязное, кровь пошла изо рта, – она снова вытерла слезу, – а потом горячка.

– Сколько я так лежу? – Браницкий уныло глядел в потолок немигающим взглядом.

– Неделю, – Татьяна Сергеевна уже не сдерживала рыдания.

– Мне страшно, мама, – сказал он, не меняя интонации, – кажется, я давно обезумел и дальше будет только хуже. Такое чувство, – он перешел на шепот, – что скоро я умру.

Мать вскочила, не в силах более выносить свалившееся на ее хрупкие плечи горе, в виде больного сумасшедшего сына и бросилась прочь из комнаты, отчаянно всхлипывая.

Браницкий лишь пренебрежительно фыркнул и повернулся на бок, стараясь очистить сознание от тяжелых неопределенных мыслей, вызванных головной болью. Сон окутал его мягким покровом, явив новые сцены оживающих кошмаров.