Дмитрий Потехин - Врата

– Травина встретил, – тихо сказал отец, когда мать, поставив кастрюлю на огонь, вернулась в комнату.

– И как он?

– Весел и здоров. Говорит, очень вежливо себя вели, даже налили выпить.

– Господь-спаситель! Он хотя бы понял, за что его?

Отец безнадежно махнул рукой.

– Не знаю, что он там понял. Я, когда услышал его лекцию про строительство египетских пирамид, я… честно сказать, усомнился в его состоятельности.

– Господи! – отец с горьким смехом схватился за голову. – От него уже пол университета шарахается, он не замечает! Вдохновение!

– Ну, зато, видишь, не так страшен оказался черт…

– Это называется «пощупали»! Помнишь сказку «Карась-идеалист»?

Лёнька вспомнил про сборник Салтыкова-Щедрина, которым одно время зачитывался. Потом какой-то гад свистнул у него эту книгу из портфеля.

– Ладно! – с внезапной бодростью сказал отец, отложив газету и хлопнув в ладони. – Корея в огне, коллеги сходят с ума, студенты тупеют… Будем надеяться, что хотя бы ужин удался!

В огромной, пропахшей жаренным луком и щами кухне, с висящими под потолком словно привидения простынями, собрались все обитатели коммунальной квартиры. Дети мастерили что-то из спичек, работяги пили водку и рассказывали анекдоты, баба Зоя разливала из самовара чай.

– Так, все тихо! – грозно скомандовала Мария Александровна, повернув выключатель радио. – Тихо, я сказала!

Вся кухня, включая даже пьяных, погрузилась в гробовое молчание.

Репродуктор заговорил. Лёнька слышал этот голос сотни раз, но никак не мог разгадать секрет его удивительной, гипнотизирующей силы.

«В истекшие сутки состояние больного оставалось тяжелым. Развившееся в ночь на второе марта, на почве гипертонической болезни и атеросклероза, кровоизлияние в мозг, в его левое полушарие, привело, наряду с правосторонним параличом конечностей и потерей сознания, к поражению стволовой части мозга с расстройством важнейших функций – дыхания и кровообращения».

– Глухо дело, – мрачно проговорил один работяга.

– Небось, работал по двадцать часов в сутки, от того и слег, – сочувственно прохрипел второй.

Мария Александровна яростно шикнула.

«В течение ночи на четвертое марта нарушения дыхания и кровообращения продолжались. Наибольшие изменения наблюдались со стороны дыхательной функции».

Лёнька несильно прислушивался к тому, что рассказывал диктор, зная, что все равно не сможет составить полную картину. Из чреды медицинских терминов его внимание привлекло одно особо причудливое словосочетание «Дыхание Чейн-Стокса».

– Чейн-Стокса, это что значит? – спросила баба Зоя у пожилого человека, который, кажется, когда-то работал врачом.

– Агония, – едва слышно ответил тот.

– Что?

– Ничего… не знаю!

Лёнька явственно расслышал первое, произнесенное им слово, и почувствовал, как неведомая сила незаметно начинает сотрясать эту кухню и этот дом, и этот город, и весь мир. Агония! Возможно ли после нее что-то кроме смерти? Он посмотрел на родителей. Отец и мать были бледны, но в глазах у них – Лёнька готов был поклясться в этом – сиял крохотный огонек надежды. Краем глаза Лёнька заметил, как стоявший в дверях Гарцев с полным безразличием на лице наливает себе стопку водки.

– Никто не знает, что будет, – промолвил отец, когда Лёнька лежал с закрытыми глазами у себя на раскладушке, тщетно пытаясь уснуть.

– Может, нас оставят в Москве? – прошептала мать.

– Никто ничего не знает, – медленно повторил отец.

Лёнька все-таки смог заснуть. Ему приснился дурацкий страшный сон, от которого он очнулся, содрогаясь всем телом. Услышал за дверью чьи-то тяжелые шаги и снова провалился в сон, на этот раз глубокий и мгновенный.

Добрый маг

Георгий надел армейский тулуп, шапку и, дымя папиросой, вышел из дома в направлении станции метро.

Пока трофейный немецкий поезд нес Гарцева по тоннелям Сокольнической линии, из здания научной библиотеки МГУ на Моховой вышел невысокий старичок в бежевом пальто и шляпе с причудливой узловатой тростью в руке. Из-под опущенных полей шляпы виднелся лишь бледный кончик его носа и стекла пенсне на серебряной цепочке. Нижняя часть лица утопала в роскошной седой бороде, забота о которой, очевидно, занимала у владельца немало времени.

Старик стоял на автобусной остановке посреди безлюдной улицы, когда до его слуха донеслись торопливые приближающиеся шаги.

– Добрый вечер!

Профессор Травин обернулся и, придвинув к глазам пенсне, с недоумением посмотрел на Гарцева.