Олег Бондарь - Убитое счастье (СИ)

Ну и ладно, — подумал. Чем меньше слов, тем спокойнее.

Он быстро переоделся, выгреб из печки золу, затопил ее заново, поставил на газовую плиту чайник. Заглянул в холодильник, думая, чего бы приготовить? За день он сильно проголодался. Надумал пожарить картошку, но так же быстро отказался от этой идеи. Слишком долго, а готовить приходилось на двоих. Не мудрствуя лукаво, нарезал в сковородку толстыми кусками сало, вбил штук пять яиц.

Когда примитивный ужин был готов, позвал маму. Та заворочалась, как будто только проснулась.

— Поздно ты сегодня, — заметила недовольно.

— Как всегда, — лаконично ответил Игорь.

— А где эта, твоя… — она, по-прежнему, избегала называть Юлю по имени. А в упоминании о ней звучали такие презрение и ненависть, что Игорь передернулся. Но он твердо решил держать себя в руках, сохранять спокойствие и на провокации не поддаваться. — Вы что, поссорились? — теперь он услышал в ее голосе некоторое предвкушение радости в случае, если ответ окажется положительным.

— Нет, не поссорились. Завтра ее увидишь. Соскучилась? — спросил, как бы, вполне серьезно.

— Глаза б мои ее не видели. Наверное, совсем по рукам пошла, а ты, дурачок, пашешь на нее, одеваешь, кормишь…

— Умеешь ты утешить, мамочка, — сил, чтобы сдерживать себя, едва хватало. — Лучше бы о себе подумала, о своих проблемах.

— Мои проблемы тебя не касаются! — сказала, словно отрезала.

— Еще как касаются. Теперь мне приходится за тобой смотреть и кормить тебя.

Он старался подать последнюю фразу в виде шутки, но мать восприняла все серьезно.

— Я тебя всю жизнь кормила. Вырастила на свою голову. Теперь он матери куском хлеба попрекает…

— Да кушай, на здоровье. Приятного аппетита!

Подвинул к ней тарелку с яичницей.

Она брезгливо поморщилась, но вилку взяла и начала, как будто с неохотой, ковыряться в еде. Однако тарелка ее опустела почти сразу.

Игорь налил чай, пододвинул вазу с пряниками.

Пока мать грызла пряники, она вынуждена была молчать. А грызла она с жадностью очень голодного человека. Игорь успел заметить, что за день она к еде не притрагивалась. Даже вареные яйца, которые он ей оставил, так и лежали нетронутыми. Или не прочитала записку, или своеобразный знак протеста. А, может, какие-то иные принципы, не понятные никому, кроме ее самой…

Игорь смотрел на мать, видел перед собой пожилую женщину, очень потрепанную судьбой, худую до изнеможения и с виду совершенно безобидную. Прямо-таки, божий одуванчик, с таких можно иконы рисовать.

Об истинной ее сущности напоминали лишь узкие полоски всегда плотно сжатых губ и взгляд.

Откуда в тщедушном теле столько злобы и желчи?

Ответить на этот вопрос Игорь не мог.

Все появилось не сразу. Сколько Игорь себя помнил, мать всегда была такой: вечно недовольной, ворчащей по причине и без, не терпящая никаких возражений.

Раньше она пилила отца по всяким мелочам. Он не выдержал, потух, начал выпивать, а потом и вовсе распрощался с жизнью, решив, наверное, что хуже, чем есть быть не может. Сам Игорь невыносимо долго, покорно терпел ее диктат, может, потому, что не знал другой жизни, был уверен, что так и должно быть, что так живут все.

Человек быстро привыкает к плохому, способен смириться с ним и принять его, как должное.

Прозрение пришло, когда начал встречаться с Юлей, когда познакомился с ее родителями. Увидел, как можно жить и удивился, почему у него не так. Но и тогда он еще не был готов к бунту. Чужая жизнь потемки, — думал он. Все что показывается другим, не обязательно таким есть на самом деле.

К тому же, почему он должен считать себя обиженным? Сколько таких, у кого, вообще, нет родителей, воспитываются в сиротских приютах.

Им, наверняка, гораздо хуже.

Ему не плакаться на судьбу нужно, а благодарить небо за то, что он такой счастливчик.

Действительно, чего еще желать?

Одет, обут, накормлен, квартира почти в центре города. И ведь мать, по-своему, любила его, более того, души в нем не чаяла. Вот только любовь ее была своеобразной. Она состояла из постоянных попреков, долгих назидательных бесед и всевозможных запретов, нужных и не очень.

У каждого человека свои слабости. Святых на земле не бывает. Осуждать — последнее дело. При желании всегда можно понять другого и отыскать приемлемый компромисс.

О том, что с его матерью компромиссы не проходят, он убедился, когда Юля стала жить в их квартире. Что было перед тем и вспомнить страшно. Истерики, сердечные капли, когда узнала, что сын решил жениться. А ему уже было под тридцать. Последний шанс, как говорится. Но мать так не считала. Она не могла примириться с мыслью, что ей придется делить своего ребенка с кем-то посторонним. Она воспринимала его, как своеобразную послушную игрушку, которой имеет право играться лишь она одна. И возненавидела Юлю сразу, еще даже не познакомившись с ней и ни разу ее не увидев.