Энн Райс - Кровь и золото

Ты знаешь, как получилось у нас с Амадео, – сказал я. – Я взял его в дом в очень юном возрасте и передал ему Кровь, когда смертная жизнь не оставила выбора. Мы всегда оставались друг для друга учителем и учеником, в наших отношениях все время присутствовала насмешка и некая темная грань. Наверное, ты этого не замечала, но уверяю тебя, все так и было.

– Замечала, – ответила она– Но знала, что твоя любовь все превозмогает.

– Верно, – сказал я. – Но он был ребенком, а я зрелым мужчиной. В душе я всегда знал, что существуют более важные, более серьезные отношения. Я дорожил им и приходил в восторг от одного его вида, но не мог доверить ему самые сокровенные страхи или сомнения. Не мог рассказать ему историю своей жизни. Для него она чересчур масштабна.

– Я все понимаю, Мариус, – ласково ответила она. – Я тебя всегда понимала.

– А Пандора! Ты сама убедилась. Снова горькая ссора, между нами ничто не изменилось! Тяжелые, ни к чему не ведущие раздоры.

– Убедилась, – тихо повторила она– Я знаю, к чему ты ведешь.

– Ты видела, как она боится Мать и Отца. Ты слышала, как она сказала, что не может войти в дом. Ты слышала, что она всего боится.

– Слышала, – ответила она.

– И что мы с Пандорой пережили в ту ночь? Как всегда, сплошные трагедии и недоразумения.

– Я знаю, Мариус.

– Но, Бьянка, с тобой мы всегда жили в гармонии! Вспомни, сколько лет мы прожили в святилище, выходя в мир только на крыльях ночного ветра. Вспомни, какой там царил покой, какие мы вели беседы – я рассказывал тебе обо всем, а ты слушала Мы были близки как никто другой на свете!

Она склонила голову и ничего не сказала.

– Вспомни и о том, – продолжал умолять я, – как в последние годы мы вместе предавались земным радостям, как тайно охотились в лесу, как посещали деревенские празднества, как молча стояли в огромных соборах, где горели свечи и пел хор, как танцевали на балах. Подумай.

– Я все знаю, Мариус, – сказала она– Но ты обманул меня. Ты не сказал, зачем мы поехали в Дрезден.

– Признаюсь, не сказал. Что мне сделать, чтобы загладить вину?

– Ничего, Мариус. Я ухожу.

– Но как ты будешь жить? Ты без меня не справишься. Безумие какое-то!

– Нет, я отлично устроюсь, – сказала она. – Мне пора. До рассвета мне еще нужно проделать много миль.

– А где ты будешь спать?

– Это моя забота.

Я просто обезумел.

– Не следи за мной, Мариус, – добавила она, словно совершила невозможное и прочла мои мысли.

– Я этого не допущу, – отозвался я.

Повисла тишина, и я осознал, что мы смотрим друг другу в глаза, а я не в состоянии скрыть ни единой частицы своих страданий.

– Бьянка, не уходи, – взмолился я.

– Я видела твою страсть, – прошептала она, – и поняла, что еще минута – и ты меня отвергнешь. Нет, не спорь. Я сама видела И что-то во мне рухнуло. Я не смогла защитить свое чувство. И оно разбилось. Мы с тобой были чересчур близки. Хотя я всей душой любила тебя, а потому считала, что знаю тебя наизусть, я не представляла, каким ты был с ней. Я не знала того, кого увидела ее глазами.

Она поднялась с кресла, отошла и выглянула в окно.

– Жаль, что я столько услышала, – сказала она, – но так уж мы устроены. Думаешь, мне не приходило в голову, что ты никогда не передал бы мне Кровь без особой нужды? Не будь ты беспомощен, не пострадай от огня, я никогда не стала бы твоей дочерью.

Выслушай же меня! Это неправда. Я полюбил тебя с первого взгляда Только из уважения к твоей смертной жизни я не поделился с тобой своим проклятием. Пока я не нашел Амадео, моя душа и мысли принадлежали только тебе! Клянусь. Разве ты не помнишь, как я писал твои портреты? Не помнишь, как я часами просиживал в твоем доме? Подумай, как много мы дали друг другу!

– Ты меня обманул, – повторила она.

– Да, обманул! – ответил я. – Я сознался в обмане и клянусь, что это никогда не повторится. Ни ради Пандоры, ни ради кого бы то ни было.

Я продолжал умолять.

– Я не останусь, – сказала она. – Мне нужно идти.

Она обернулась и посмотрела на меня. От нее веяло спокойной решимостью.

– Прошу тебя, – повторил я. – Забыв о гордости, забыв о сдержанности, прошу – не покидай меня.

– Я должна идти, – сказала она. – А сейчас, будь добр, позволь спуститься вниз и попрощаться с Матерью и Отцом. Если разрешишь, я бы спустилась одна.

Я кивнул.

Она долго не возвращалась. А вернувшись, тихо сказала, что уедет завтра на закате.

Она сдержала слово, и, едва село солнце, четверка лошадей унесла ее карету в неведомое путешествие.