Владислав Тихонов - Зловещее хихиканье в темноте

Дальше началось невообразимое. Это была безумная ночь в самом прямом смысле. То, что произошло в морге, Андрей почти не запомнил. Всё, что отпечаталось в памяти, это синие, на удивление спокойные лица с закатившимися навсегда глазами, мычание мёртвых глоток, бесполезная тишина белой телефонной трубки и глухие удары трубы-дубинки – такой же мёртвой, как гниющие головы. Очнулся Андрей уже на крыльце. Похоже, отбиваясь от мертвецов, вырвавшихся из прозекторской, а также и тех, что взломали холодильники в подвале и полезли наверх, Андрей выскочил из здания.

Свежий воздух привёл его в себя. Дал возможность трезво посмотреть на этот новый, безумный мир. Трое стояли на крыльце. Двое из них совсем никуда не годились, Сгнившая одежда словно бы перемешивалась со сгнившей плотью, образуя на вид подобие смородинного варенья пополам с мазутом. Третий был ещё ничего. В чёрном плаще, с шарфом, выбивающимся из-под воротника. Правда, из груди торчал нож. Зубы скалились в скоморошьей улыбке, но лицо в свете фонаря над крыльцом казалось печальным серым пятном. Этот третий ещё и говорил – мягким, шелестящим голосом:

– Что же ты? Не спеши.

На месте левого глаза у него копошились и поблёскивали в матовом свете черви. С криком отшвырнув от себя тяжёлые ледяные руки, Андрей спрыгнул с крыльца и побежал.

Он бежал через больничный скверик, в ужасе слыша, как ночь наполняется несвойственными ей звуками – рёвом, криками, звоном битых стёкол. И, заглушая всё это, откуда-то нёсся жуткий многоголосый гипнотизирующий вой. «Конец… Рехнулся… Не хочу!..» – мысли Андрея были отрывисты и бессильны. Вспоминались недочитанный «Идиот» и мёртвая женщина из прозекторской, тянувшая к нему тонкие длинные пальцы, отливавшие нежной синевой.

Выбежав к трамвайной остановке, что напротив больничных ворот, Андрей увидел, что мир окончательно превратился в ад: несколько домов в посёлке имени Калинина горели, и тени на фоне языков огня дали понять ему, что лучшее – это просто уносить ноги – неважно куда, главное – побыстрее.

Началась безумная гонка, закончившаяся минут через сорок. Еле дышавший Андрей подбежал к покосившемуся домику на берегу реки. Занимался рассвет, и в его спокойных розово-золотистых тонах всё происходяшее получало ещё более кошмарный смысл. Тяжёлая неестественная тишина нависла над городом. Не слышно было ни трамваев, ни машин, ни лая собак – исчез привычный городской шум. Только издалека – оттуда, откуда прибежал Андрей, где вставали над «пролетарскими кварталами» облака чёрного дыма пожаров, доносился тоскливый вой. Шатаясь, Андрей приблизился к домику. Ободранная, когда-то зелёная, а теперь бурая дверь держалась на соплях. Из разбитого окна свешивалась грязная, в сиреневый горошек, шторка. Поколебавшись пару секунд, Андрей толкнул дверь и, пригнувшись, шагнул за неё.

Визгливый крик и грохот выстрела швырнули Андрея на пол. Оглушённый, кашляющий, в едком пороховом дыму и облаке сбитой пулей извёстки, он откатился в сторону, путаясь в своём санитарском халате, и вскочил на ноги, приготовясь удирать. На месте, где Андрей только что стоял, в двери зияла немалых размеров дыра. Возле застеленного клетчатой клеёнкой стола трясся невысокий человек, неумело сжимавший побелевшими руками пистолет. Безумные глаза его светились, словно льдинки на утреннем солнце. Аккуратно подстриженная бородка как-то нелепо кособочилась, и сам он как-то весь был перекошен, напоминая натянутый лук. Серый костюм его весь был перемазан пылью, гарью, известкой и чем-то донельзя мерзким.

– Уйди…У-у-уйди-и-и! – глухо провыл человек в сером костюме, – застрелю! Не тронь меня!

– Не стреляй, паскуда! Я свой, я…

– А-а-а! Сдохни, гадина!!!

Андрей, пригнувшись, прыгнул на обидчика. Новый выстрел едва не лишил его уха. Андрей вцепился одной рукой в пистолет, а другой – в чужое горло и опрокинул человека в сером костюме на стоявшую сзади железную койку с рваным матрацем и жёлтой подушкой. Выхватив из слабых рук оружие, Андрей с каким-то радостным остервенением заехал его рукояткой по зубам горе-стрелка. Тот тут же перестал сопротивляться. Горько всхлипывая, закрыл лицо руками и затих, повернувшись на бок. От него пахло спиртным. Тут же, на столе, рядом с пухлой Библией, стояла ополовиненная бутылка водки. Андрей взял её и вылил содержимое на голову поверженного. Тот с тяжким стоном открыл глаза и испуганно уставился на Андрея.

Было незнакомцу на вид лет сорок – сорок пять. В глазах его плясало поселившееся в них навечно безумие.