Сергей Арьков - Дева и дракон

Машка не имела ничего против замены роз тушенкой – романтика постапокалипсиса сурова. Но проблема заключалась в том, что никто не приглашал ее на свидание, никто не дарил ей букеты консервов, никто не пытался за ней ухаживать. Машка готова была смириться с тем, что прежний мир погиб, но с тем, что из-за этого гадского конца света она проведет остаток жизни в отвратительном одиночестве, она мириться не желала.

– Машка? Машка! Машка!!!

Девушка вздрогнула, и ее взгляд, затуманенный мечтаниями о романтическом ужине при свечах, плавно перетекающем в неистовое совокупление, медленно прояснился. Она обнаружила, что сидит за ветхим столом в какой-то грязной, заваленной пылью и дохлыми тараканами, лачуге. Сквозь окна снаружи пробривался солнечные свет.

– Ты что, уснула? – сердито спросил Цент.

– Да слушаю я, слушаю, – не демонстрируя ни малейшей заинтересованности, протянула Машка.

– А я вижу, что не слушаешь, – возразил Цент. – Я вижу, что в облаках витаешь. Не время мечтаниям отдаваться. Нам предстоит серьезное дело.

Машка не была согласна с бывшим рэкетиром. Зачем вообще нужна такая жизнь, если большая и чистая любовь не может случиться с ней даже в мечтах. Ради чего все это выживание, каждодневный риск с целью добычи пропитания?

Они втроем сидели за столом в какой-то хибаре, стоящей далеко на отшибе деревни. Здесь было безопасно. Осмотр местности сквозь оптику выявил, что все мертвецы, обитающие в поселке, сконцентрированы возле здания сельпо. Цент пытался сосчитать их, но все три раза сбивался. Зомби было прилично. Голов сорок, может, даже все шестьдесят. Плюс еще какое-то количество, сидящее по домам. Всего можно было смело рассчитывать нарваться в этой деревне на полторы-две сотни ходячих и кусачих покойников.

В другой ситуации Цент и не подумал бы соваться в деревню, сулящую несомненные неприятности. Но в данном случае было одно обстоятельство, заставившее его поступиться принципами. Причиной, пробудившей в Центе интерес, был грузовик с продуктами, стоящий возле сельпо. Грузовик, в котором просто обязаны были находиться и консервы, и пиво, и сухарики. Если им удаться завладеть грузовиком, они надолго обеспечат себя продовольствием.

На самом деле, категорической необходимости в завладении грузовиком с припасами не было. Они не голодали, у них в автомобиле имелся вполне приличный запас продовольствия. Но патологически жадный до еды Цент просто не мог пройти мимо столь ценного трофея. Стоило ему только представить, что все, находящиеся в кузове грузовика продукты, достанутся не ему, а кому-то другому, как делалось дурно. Цент скорее готов был сжечь грузовик со всей продукцией, чем допустить, чтобы этот ценный приз попал в руки третьим лицам.

Ох уж эти третьи лица. Как же Цент их ненавидел. Третьи лица, так и норовящие присвоить и пожрать все самое вкусное. Бессовестные третьи лица. С каким бы удовольствием Цент собрал бы все эти лица в одном месте, и бил бы их прямо по лицам, да ногами, ногами. Ненасытные утробы, не имеющие ничего святого. Цент затруднялся сказать, кто рождает в нем большую неприязнь – зомби или другие выжившие люди. Зомби, конечно, были ужасны, отвратительны, воняли мертвечиной и периодически пытались его покусать. Но они, по крайней мере, не покушались на тушенку и сухарики. А вот живые люди покушались, еще как покушались. А потому он просто не мог бросить грузовик с продуктами на произвол судьбы. Не присвой он его, и он неминуемо достанется конкурентам. И осознавать это было невыносимо.

– Машка, не отвлекайся, – повторил Цент. – Я излагаю свой план, и тебе нужно его слушать. Иначе как поймешь, что должна делать?

– Да слушаю я, слушаю, – безрадостно протянула Машка, и покосилась на Владика. Тот тоже сидел за столом с угрюмым видом, и старательно изображал заинтересованность речами Цента.

Но выражение лица выдавало его. Вся эта затея с захватом грузовика мало волновала Владика. В отличие от Машки, которая немного погоревала о погибшем мире, и смирилась, он так и не смог оправиться от грандиозной трагедии, постигшей все человечество. В его голове так и не сформировалось осознание того, что тот дикий хаос, что он наблюдал вокруг себя последние четыре месяца, и есть новая норма жизни, и так теперь будет всегда. Владик такой нормы не хотел. Он хотел, чтобы все стало так, как раньше. И когда до него доходило, что как раньше уже никогда не станет, ему хотелось наложить на себя руки. Стоило вспомнить о том, что он больше никогда не сможет поиграть в свои любимые игры, и взгляд заволакивала предсмертная пелена, а пульс начинал биться все тише и медленнее, постепенно затухая, как пламя гаснущей свечи.