Мария Некрасова: Большая книга ужасов – 79

Серия «Большая книга ужасов»

© Некрасова Мария, 2020

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Все персонажи и события вымышлены, все (не дай бог!) совпадения случайны; никакого института Шарикова, конечно, не существует.

Я все это выдумала, но продолжаю настаивать, что в жизни такое случается.

Сервал – это первое, что я помню из моей новой жизни. Там, где она началась, был сервал. Я их не встречала до того момента и не знала, как называются, а теперь слово прочно въелось в голову, не выгонишь. Сервал. Большой кот с большими ушами. Он лежал в маленькой клетке, в нескольких шагах от меня, аккуратненький, в красивых черных пятнах, которые будто специально долго рисовали. Весь перемотанный бинтами, с этой торчащей отовсюду ватой, он был похож на порванную игрушку. Но это сейчас я так думаю. Я много о нем думаю последнее время.

Себя я тогда плохо помню. Помню, что все болело. Я смотрела на сервала, на свои руки и торчащую из вены фиговину веселого зеленого цвета. Я тянулась ее сорвать – и будто проваливалась в яму. Бесконечное падение. Сон. Он длился целую вечность, и даже там, во сне, в своем бесконечном падении, я чувствовала боль. Она росла из плеча и уходила то в ноги, то в голову – как будто металась туда-сюда.

Я не помнила, кто я и как я сюда попала, меня просто не было. Была боль, бесконечное падение – и сервал. Когда я открывала глаза, я видела его.

Он быстро выздоравливал, этот котяра. Хотя сейчас я думаю, что, может, не так уж и быстро, просто это я спала еще дольше, чем мне казалось тогда. Боль, бесконечное падение, боль. Я открываю глаза – и на сервале уже не хватает одной повязки. На том месте, где она была, – выбритый участок кожи, такой же пятнистой, как мех, и еще – шрам. Потом опять яма, боль, пробуждение – и сервал, моя порванная игрушка, уже стоит на своих ногах и ковыряется еще забинтованной лапой в миске. Смешно ест «руками», насаживая мясо на длинные когти.

Я его не боялась, я думала, как же мне хочется тоже встать на ноги и бежать отсюда. Но это было немыслимо. Не помню, чтобы я вообще могла пошевелиться. Боль не думала уходить, казалось, она со мной навсегда. Я опять проваливалась в свою яму с огромной злостью на этого котяру, которому становится лучше, а мне вот нет.

Иногда мне давали выпить что-то горькое. Сил отплевываться не было, приходилось глотать. К тому же после таких вливаний я засыпала надолго, и боль хоть немного отступала. Однажды я проснулась – а сервала уже не было.

Его забрали, пока я падала в свою яму, мне осталась только пустая клетка. Она еще долго стояла в том углу, и, если бы не она, я бы подумала, что сервал мне приснился. Почти сразу после того, как он выздоровел, я начала кое-что вспоминать.

Мы с мамой и теткой собирали ягоды. Такие с большими косточками, но вкусные, не знаю, как называются. Их было много, нам повезло, и все крупные. Помню, как сплевывала эти большие косточки на землю и целилась в широкие листья какой-то травы. Косточка от них отлетала и выстреливала вверх.

А потом был настоящий выстрел. Воздух взорвался где-то за моей спиной, я увидела, как бесшумно вспорхнула стая и бесшумно упала мама. Мне заложило уши. Кто-то, скорее всего отец, толкнул меня в спину, и мы побежали. Тетка рядом со мной, отец сзади.

Я бегу, и мне хочется оглянуться, но я боюсь. Не оглядываюсь. Ничего не слышу, только вибрации воздуха, он бесшумно взрывается за спиной. Падает отец, и я все-таки оборачиваюсь. Тут же что-то тяжелое бьет меня по плечу. Тетка. Она висит на мне, изо всех сил цепляясь, у нее страшное лицо, совсем не похожее на то, что я привыкла видеть. Я так и стою между ними, ничего не соображая, пока что-то не кусает меня в спину.

Перед глазами бегают разноцветные зайчики, но я все еще держусь на ногах и держу тетку. Я даже не помню, чтобы было больно тогда: укус – и все. У тетки не двигаются зрачки. Это ужасно странно, но я не успеваю удивиться: что-то больно впивается мне в плечо. Я пытаюсь бежать, падаю и скатываюсь в низину под большое дерево. Я успеваю подумать, что в таких зарослях меня вряд ли найдут, и проваливаюсь в яму.

Когда я наконец открыла глаза, я увидела сервала.

Уже после того как сервал выздоровел и даже унесли пустую клетку, ко мне стала приходить женщина. Она меня кормила и заставляла разрабатывать больную руку. Во всей правой четверти выше пояса мне принадлежала только боль. Рука была как чужая, я не верила, что когда-нибудь смогу ее хотя бы поднять.