Рина Церус - ЧЕРЕПАХОВЫЙ КОТ

Стоит ли говорить, что я тотально одинок? В своё время у меня было два любовника, привлечённых моей ускользающей нелли-трентностью. Но и тот и другой неизбежно сделали ноги, едва поняв, что вместе с Нелли получают и мистера Квилпа. Я этих чуваков не сужу и не вспоминаю. И давно уж не смотрю с затаённой порочной грустью на недоступных тонконогих красавцев, так чудовищно-быстро расцветших, пока я разбирался в себе и готовился умереть. Подумать только: эти лёгкие мальчики уже годятся мне в сыновья… А я до сих пор жив. И слишком беден, чтобы покупать их и швырять, точно использованные салфетки. Слишком беден, слишком привязчив. И слишком тяжёл. Хотя многие обвиняют меня в обратном. Как-то раз меня обозвали сорванным листиком и птичкой божьей. Но я не листик и не птичка. Я, скорее, придорожный камень, отзывчивый на спонтанные пинки и живущий на фрилансе.

Итак, я ждал пиццы, тосковал об Интернете и глазел исподтишка на публику. За соседним столом обжирались бургерами три вертлявых феи. Стразики, подвесочки, завитушки. Какой же я всё-таки старик. Я не выношу современных девиц и особенно их речь – визгливо-завывающие модуляции и беспрерывное то-штоканье . Они суют эту конструкцию во все фразы, она заменяет им все возможные «затем», «поскольку» и «потому что». А чаще втыкают в начало реплики просто без смысла, для склейки слов. Уж лучше бы вместо этого матерились, ей-богу. Хотя и мат у них нынче грамматически искорёжен, судя по соцсетям… Нет, я невыносимо стар, несмотря на мальчишеские ботинки.

Подкатила тележку женщина в синем переднике, забрала мой опустевший стакан и картонку из-под картофеля (да, я быстро ем и не менее быстро пью). Эта женщина была давней и неотъемлемой принадлежностью фуд-корта. Я частенько рассматривал её и думал, что, будь на моём месте какой-нибудь писатель, он давно бы зашил эту тётоньку в невыносимо-грустный рассказ. Про себя я называл её «сушёной Золушкой». Впервые увидев её – издалека и со спины – я изумился её тонкой фигуре и пышным волосам. Вблизи Золушка оказалась морщинистой, хромой, с навек застывшей обидой в глазах. Казалось, минуту назад она была совсем юной, но пронёсся какой-то мертвящий ветер, и девочка сморщилась под своим отрочески-крикливым макияжем. По каким же правилам живут эти странные создания – женщины?

А вот эта темноволосая, наискосок от меня… Очень высокая, в бежевом свитере и простых коричневых брюках… Ну, тут совсем другое дело. Что в ней лучше всего – спокойное, величественное отсутствие всякого мелкого и лишнего. Как славно драпирует свитер её небольшую грудь. Но по-настоящему залюбовался я не грудью, а руками: крупные руки, с длинными пальцами и чуть выступающими, неяркими, остро подточенными ногтями. В этих руках уютно лежал белый смартфон, и женщина, опустив большие тёмные глаза, редко и медленно касаясь экрана, что-то с него благосклонно читала. Потом она взяла чек и пошла к прилавку.

Пока юные филологи в жёлтых косынках резали для неё пиццу, собирали салат и наливали минералку, стол наискосок от меня заняла шумная толстоватая семья с двумя детьми. С подносом в руках незнакомка оглядела фуд-корт, подыскивая столик взамен упущенного, и вдруг направилась ко мне.

Я – существо из тех, к кому никто никогда не подсаживается. Уж не знаю почему, но люди, наверное, инстинктивно секут некую невидимую грань между нами – и держатся на расстоянии. Когда-то я из-за этого недоумевал и грустил, но с годами понял, что это, скорее, достоинство, чем недостаток. Ещё вопрос, кто кому более не нужен – я людям или они мне.

Но эта женщина подошла и села за мой стол, безгласной улыбкой спросив разрешения. Я улыбчиво кивнул в ответ, посмотрел на часы в телефоне и тоже взял чек:

– Простите, вы не присмотрите за моим рюкзаком?

– Конечно, – улыбнулась она.

Голос был хрипловатый и… совершенно мужской .

Трудно съесть горячую пиццу прилично. Пожалуй, труднее только прилично съесть глазунью. У меня был однажды такой опыт, вспоминаю до сих пор. Только представьте: вокруг – гостиничный ресторан, полный чужих солидных людей, я тоже корчу из себя солидного человека, а сам только о том и мечтаю, как бы схватить тарелку и по-домашнему облизать. Но вместо этого смиренно орудую столовым ножом, заранее скорбя: почти весь желток отправится к судомойкам.

Обладательница прекрасных рук и мужского голоса управлялась с пиццей так же спокойно и элегантно, как, похоже, делала всё на свете. И даже когда с ломтика сорвался гриб и упал на поднос, она просто подняла его и съела, совершенно не погрешив против эстетики.