Олег Кожин - Темная сторона Сети (сборник)

Хаски улыбалась. Из топки веяло холодком — расчетливая ярость всегда холодна, и ее улыбка не сулит ничего хорошего. Дымов ощутил, как кровь отливает от лица, как головная боль сменяется головокружением, немеют руки. Синий с зеленым огонек охватил плотную фотобумагу, изображение темнело, и хаски не исчезала, не сгорала, а пряталась в темноте.

Дымов поворошил угли, картинка рассыпалась в прах — и тогда вдруг стало жарко, так жарко, что на лбу выступил пот.

— Если бы эта картинка была хоть сколько-нибудь опасна, он бы ее так просто не сжег, — поморщился тот, кто назвал себя психиатром.

Человек в свитере растянул губы в улыбке:

— А ты допускаешь, что картинка может быть опасной?

— Мозг человека не так хорошо изучен, как хотелось бы. Но в рамках современных научных знаний — нет, не допускаю.

Оба помолчали, и человек в свитере снова заговорил первым:

— Объективности ради замечу, что картинка его раздражала.

— Эта мерзость и меня раздражает. К тому же парень — чистоплюй. Из тех, знаешь, кого возмущают расстегнутые пуговицы и неровно растущие кусты. Ты видел, он подметал щепочки перед печкой? Он и сейчас подметет и оставшиеся дровишки приберет.

— К чему это ты?

Психиатр пожал плечами:

— Картинка висела криво, скотч на стенке — это неэстетично. Он мог сжечь ее из-за этого — как мусор.

Человек в свитере усмехнулся и подмигнул собеседнику:

— Посмотрим дальше, может, у него сейчас припадок начнется. Пил же он таблетки…

Дымов сложил оставшиеся поленья за скромный кирпичный щит и подмел мусор. Жарко — это от анальгина. От чая с малиной тоже бросает в пот…

Реферат по культурологии не двинулся быстрей, несмотря на то что головная боль почти отпустила. Ветер не стихал, за окном в свете уличного фонаря раскачивались тяжелые еловые лапы-метелки, и Дымову померещилось, что у ворот кто-то есть. Он был бы рад задернуть занавески, чтобы движение за окном не отвлекало его от дела, но занавесок в сторожке не предполагалось.

Если кто-то двигался по улице в трех метрах от забора, волкодавы заходились лаем, а проникнувшего ненароком во двор, без сомнений, порвали бы на клочки. Летом Дымов не столько охранял хозяйское добро, сколько следил, чтобы во двор по глупости не залезли мальчишки, — страшно подумать, чем могла бы для них обернуться такая невинная шалость. Он не сомневался, что чужое присутствие ему лишь примерещилось.

Но не лай — заунывный вой раздался ему в ответ… Он был еле слышен сквозь двойной стеклопакет и утепленные стены, но от этого показался еще более странным. Дымов жил в сторожке второй год и ни разу не слышал, чтобы волкодавы выли. Может быть, и на них действовала погода? Впрочем, это была не первая ветреная ночь за две последние зимы…

Собачий вой вызывает у людей если не страх, то тревогу. Волкодавы не станут выть просто так, они сыты, привычны к морозу и не сильно скучают по своему хозяину в его отсутствие. Дымов решил, что платят ему именно за это, — стоит проверить, все ли нормально во дворе. Может, в доме начинается пожар и собаки чувствуют опасность… Он сунул ноги в галоши, накинул ватник и толкнул дверь на улицу, стараясь захлопнуть ее за собой побыстрей, чтобы не уходило тепло.

Колючий морозный ветер охладил лоб, вой волкодавов взял за душу холодной зимней тоской… Дымов огляделся — обе собаки сидели возле калитки в вольер, под тусклой лампочкой. Две морды тянулись вверх, две глотки с надрывом выталкивали в небо душераздирающие звуки, судорожно вздрагивали собачьи тела, шевелилась вздыбленная шерсть на загривках…

Дымов свистнул, и собаки, сперва не заметившие его появления, вскочили на ноги, но не отошли от вольера, а, повизгивая, повернулись к калитке — просили впустить. Вообще-то в вольер их приходилось отправлять если не силой, то хитростью, собакам не нравилось сидеть взаперти.

— Чего такое? — спросил Дымов, не очень надеясь на ответ.

Они заскулили щенками, нетерпеливо переминаясь на передних лапах, но Дымов и не собирался открывать им калитку. Может, в самом деле пожар? Или утечка газа?

Он вернулся в сторожку за ключами, а когда снова вышел во двор, волкодавы уже поджидали его у двери. Однажды хозяин сказал, что по мордам этих собак невозможно понять их настроения, Дымов тогда не стал спорить, но никак не мог с этим согласиться — сам он всегда видел, о чем они думают и чего хотят. И теперь не возникало сомнений: они беспокоились, если не сказать боялись. Здоровенные и свирепые звери тоже чувствуют страх. И когда волкодавы не пошли за ним к большому дому, Дымов еще сильней уверился в том, что там не все в порядке.