Юля Гавриш - Беги

Мы оканчивали разные школы, но не было ничего удивительного, что выбрали один вуз и один факультет – журналистики. Тогда мы, как в детстве, стали снова соревноваться, но недолго. Сева вырвался вперед снопом яркого света, слепящей силой разума и таланта. Я восхищалась. И просто смотрела, как он летит на бешеной скорости, далеко впереди нас всех, его сокурсников, совершенно точно к славе и успеху, как нам тогда казалось. Я читала работы Севы с каким-то тупым недоумением: как я могла не написать это?! Все, что он описывал, безусловно, все знали и видели, но никто не смог подобрать нужных слов, никто не замечал очевидной сути, никто не мог четко сформулировать эти простые логические конструкции, но они словно были всеобщими. Это было гениально – потому что оставляло у всех одно чувство: «Я же всегда это знал!» Тот же эффект Сева производил, произнося речи – с малолетства владея ораторским даром, он моментально увлекал любую аудиторию, заставлял людей погружаться в создаваемую им реальность. Иногда меня посещают кощунственные мысли, что еще до того, как стать вампиром, он был на них похож, в том смысле, что ему были доступны их способности – способности властвовать над умами, чувствами, управлять человеческим нутром.

Стоит ли говорить, что девчонки бегали за Севой с фанатичностью загипнотизированных обезьян?! Женщины были готовы на все ради Севы, а он никогда никем не увлекался, ни в чем себе не отказывая. В институте мы дружили, и эта дружба так очевидно не походила ни на что другое, что я не вызывала у его поклонниц ни зависти, ни ревности. Между прочим, напрасно, потому что перед малочисленными друзьями Сева открывался, допускал сближение. Не то чтобы он доверял мне как себе, но точно больше, чем другим. Мы могли старательно обходить темы и публикации наших статей, и востребованность его рассказов, но часами говорили о мире вокруг нас. Мы часто мечтали вместе о том, где будем путешествовать, какими будут наши дети, и, конечно, о природе отношений мужчин и женщин. При этом никогда – о нас самих.

Я отчетливо помню тот день, когда я впервые поняла, что потеряла Севу. В то время он уже носил очки (которые ему ужасно шли). Мы сидели с ним на бульваре за институтом на лавке, была осень, я курила и смотрела, как дым рассеивается в холодном трезвящем воздухе октября. Сева долго молчал, снял очки, теребил их в руках, тер стеклами о джинсы, потом, не поворачивая головы в мою сторону, выдохнул:

– Ее зовут Рита.

– Ты ее любишь?

– У нее такие же серые глаза, как у тебя.

– У меня не серые глаза, Сева.

– Не важно, она…

– Она тебя любит?

– Она так любит меня, что на это невозможно не отозваться.

У каждого из нас крушение нашего мира выпало на разные даты – у кого-то началось с личной трагедии, у кого-то уже с общей катастрофы. Я веду личную летопись Страшных Дней именно с этого момента, когда я узнала от Севы о Рите. Это был наш последний учебный год, но мы с ним почти не виделись. Совмещая с подготовку к госам с регулярными публикациями по теме школьного образования, Сева готовил свой первый проект (именно он и сделал его потом достаточно известным и влиятельным человеком в определенных кругах). Впрочем, занятость была лишь отговоркой – редко виделись мы из-за его женщины. На моем дне рождения весной мы впервые встретились на семейном празднике парами – Сева с Ритой, я с будущим мужем Левой. Внешне все было мило (всегда ненавидела это слово), но что-то было не так. Все свои ощущения я списывала на свою ревность, но объективно – что-то было не так. Я пыталась объяснить это мужу. Но он не знал Севу и ничем не мог мне помочь.

– Знаешь, – говорила я ему, – Рита изменила Севу, мне кажется, она его душит…

– По-моему, она его во всем поддерживает. А если мужик подкаблучник, то тут не женщина виновата.

Сева не был подкаблучником. Я это знала. Но я перестала чувствовать его эмоционально. Я перестала считывать его мысли. Я перестала его узнавать. И это было странно. А может быть, так всегда бывает, когда двое образуют одно и тебя уже нет по-настоящему с кем-то из этих двоих?!

Прошло лет пять или чуть больше, когда однажды Сева позвонил мне и попросил о встрече. В то время он уже работал в Министерстве образования, считался молодым и перспективным реформатором и получил какую-то научную степень за тот самый проект, который начал готовить еще в институте. Сева написал роман и хотел, чтобы я его прочла. Я всегда считала, что Сева был бы самым известным писателем нашего века, но почему-то меня удивило, что речь шла именно о романе. Да и голос у него был странный, как будто он смущался того, что написал. Любой из моих сокурсников смущался бы, давая прочесть первый роман, но только не Сева. Он всегда знал, что талантлив, он никогда не сомневался ни в одной своей строчке – или по крайней мере не показал бы ее никому, пока бы не довел до совершенства.