Брайан Ходж - Дети Лавкрафта

– Типа – воодушевление. Или одержимость.

– Скорее призвание, но да, милочка, согласна. До чего проницательно!

Стоит там эта дама, улыбается, меня разглядывает, во взгляде смутно удовлетворение появилось, гордость странная. И тут я еще раз в себя пришла, мир типа передернулся: руки в перчатках ядом намазаны, в воздухе порхают рядом с Бабулей-Говорулей в самой засранной подделке под коридор на свете. А она протягивает руку, треплет меня по руке, возвещая:

– Как ни премного ценю я вашу заботу о моем благополучии, все ж никак не могу бросить эту работу прямо сейчас. Значит, должна буду оставить вам вашу, ведь так? Однако если вам все-таки выпадет случай поговорить с вашим руководством, то поставьте их в известность, что назначение нового коменданта не было бы напрасным.

И с выгнутой в дугу бровью, будто приглашая меня разделить с ней шутку, дама прошагала мимо меня дальше, медлительно, но с гордо выпрямленной спиной.

С тех пор наши пути несколько раз пересекались, она всегда приостанавливалась, чтобы даровать мне легкий поклон, чем бы ни была занята: провожала ли кого-то постарше нее самой к лифту или строчила что-то в мягкий перекидной блокнот, который быстро прятала, будто боялась, что я вырву его из ее рук. Я даже не знала, что за компания стояла за ней, и не было у меня причин гадать об этом, не говоря уж про то, чтоб расспрашивать.

Последний раз это было на днях, наверху лестницы в подвал Тридцать Третьего, когда я тащилась вверх по ступенькам с охапкой пустых ловушек для тараканов.

– Все еще никакого продвижения, хм?

– Ага, нету. Просто ума не приложу.

– О, боюсь, разобраться в том, чего невидно, всегда трудно. Мне это по собственному опыту известно.

При всем при том, что высказала она это легко, в словах звучали и правда, и унылость, и холодок. Может, как раз это и побудило меня бросить взгляд ей через плечо, когда я подошла: блокнот для записей вновь был вынут, и она на этот раз оказалась не столь проворна. Я разглядела записи крупной черной каллиграфией, заполнявшие каждую страницу сверху донизу, сплошь толстые закругления да щербатые углы – ни латиница, ни кириллица, ни японское кандзи, ни китайские иероглифы. То тут, то там замечала я числа: алгебра? Какая-то еще более высшая математика?

– Не возражаете? – спросила Говоруля, захлопывая блокнот.

– Простите, – машинально отозвалась я. – Ваш проект?

– Составляющие его детали, – резко бросила она, потом смягчила тон: – Уверена, милочка, вам это было бы неинтересно.

«А ты испытай меня», – подумала я, но сдержалась. А еще через минутку, вздохнув, она призналась:

– Это не мое, если быть точной. Это я переписала из документов, принадлежавших одному историческому лицу, имевшему отношение к общему предмету моих исследований, по большинству мерок, относительно неизвестному джентльмену. Вы слышали когда-нибудь о докторе Джоне Ди? Алхимик и натурфилософ при дворе королевы Елизаветы Первой… ее-то имя, уверена, вы и раньше слышали. – Я кивнула. – У него была, видите ли, своя теория языка. Едва ли не самая первая итерация всей первобытной речи, типа той, что известна по Уру [3] Под «итерацией» в данном случае имеется в виду организация системной обработки данных, имеющих отношение к постижению природы речи и языка общения. Ур – город на территории нынешнего Ирака, центр былой (6000 лет назад, может, больше) цивилизации, в культурном слое которой найдены материальные свидетельства «всемирного потопа». , давшая гипотезу: если растить дитя, оградив его от всех иных языков, никогда не обучая даже начаткам человеческой речи, тогда, если дети заговорят, то получится у них вот это . Каким бы языком ни пользовались в Эдеме Адам с Евой, говорить им было не с кем, кроме как с животными, с одной стороны, и с ангелами, с другой.

– И что… это оно там? Та неразбериха?

– Нет-нет. Это шифр, состряпанный из того, что один знакомый ему провидец по имени Эдвард Келли [4] Эдвард Келли (1555–1597) – английский медиум, мистик и алхимик, работал над магическими изысканиями вместе с Джоном Ди. Уже после смерти Келли его яркая биография и относительная известность среди англоговорящих историков (в основном из-за его дружбы с Ди) сделали его источником фольклорного образа алхимика. Алистер Кроули считал себя новым воплощением Келли. объявлял енохианским языком, говором всех Небесных Хоров, Сил, Престолов, Владений и так далее. Никому не известно, как это произносить, хотя пытались многие.