Станислава Бер - Дина. Сметающая всё на своём пути

Он достал из кармана бумажник и вытащил из него фотографию. На мужа и отца смотрели Галя и Даша, больше похожие на сестёр, чем на мать и дочь. Яков погладил лицо Даши и отдёрнул руку. Удивлённо взглянул на правую ладонь. Рука, обезображенная ожогом, почему-то покраснела. Он вздохнул и спрятал фотографию обратно в бумажник. Кручилин отвернулся от окна, перевёл взгляд на красный пузатый огнетушитель, стоящий рядом с холодильником.

– Дина! Иди балабасить. Тьфу ты! Ужинать иди, – крикнул он, стоя там же, у подоконника.

В кухню вошла младшая дочь в домашнем платье и тапочках. Бергер был как всегда прав. Дина удивительно походила на него – волосы с янтарный отливом, большой, можно даже сказать, лягушачий рот, карие глаза в жёлтую крапинку, а самое главное, конопушки, усеявшие всё лицо девочки.

– У-у-у, опять макароны. Не могу их больше есть. Надоело, – сказала Дина, собираясь уйти.

– Садись и ешь. Приказы не обсуждаются, – строго сказал отец.

Ей ничего не оставалось, как сесть за стол и взять в руки вилку.

– Как дела в диспозиции, в школе-то есть? – спросил Яков, усаживаясь на табурет.

– Нормально, – пробурчала девочка, уныло ковыряясь вилкой в бесформенном месиве, подкрашенном кетчупом.

– Что понравилось? – терпеливо продолжал задавать вопросы отец.

– Школа намного больше, чем в нашем военном городке. Детей много. И вообще в Североморске Дине больше нравится.

Дочь говорила про себя в третьем лице. До трёх лет это было простительно, но сейчас, когда ей уже десять, это выглядело странно. Яков не спорил. Хочет так говорить, пусть говорит. Лишь бы не замыкалась и не таила обиду, или, не дай Бог, злобу.

– Что именно тебе здесь нравится? – спросил Кручилин, с трудом прожевывая слипшийся кусок макарон.

– Море нравится. Очень-очень. Оно такое красивое. Иногда спокойное, иногда волнистое. Волнительное. В общем, с волнами, – сначала запуталась, потом нашлась девочка. – Дина сегодня гуляла по набережной и делала зарисовки в блокнот. Летом Дина будет приходить туда с красками.

– А почему не сейчас?

– Ветер холодный с моря. Долго не постоишь на месте. Сдувает, – ответила она, морща конопатый нос.

– Чем ещё занималась?

– Волны считала. За минуты насчитала семьдесят четыре. Семь плюс четыре получается одиннадцать. Один плюс один будет два. Два – чётная цифра. Дина не любит чётные цифры. А ты любишь, папа?

– Никогда об этом не задумывался, – сказал он.

– Ну, задумайся, – посоветовала Дина.

– А что на счёт плохого? Тебя сегодня кто-нибудь расстроил? Или что-нибудь? – спросил Кручилин, отложил вилку – это месиво, и правда, невозможно есть, и внимательно на неё посмотрел.

– Да вроде нет. Не переживай! Если кто-нибудь будет бесить, Дина тебе обязательно расскажет.

Она встала из-за стола, взяла тарелку и вилку, отнесла к раковине, тщательно помыла, подошла к отцу.

– Спасибо, папа, – сказала она, поцеловав его в подставленную щёку.

– Э, нет. Постой-ка, рядовой. Ты кое-что забыла, – сказал Яков, указывая на блистер, лежащий на столе.

Дина проследила за его взглядом, взяла упаковку, выдавила из блистера таблетку, проглотила, запила и вышла из кухни. Кручилин убрал со стола, сел обратно на табурет и набрал знакомый номер. Прислонился спиной к стене возле окна, где ему хорошо был видны узкий коридор и запертая дверь в комнату дочери.

– Алё, привет. Да, всё нормально. Таблетку выпила. Спокойна. Ходила гулять на набережную. Планирует рисовать море, – после паузы добавил. – В школе тоже всё хорошо. Я разговаривал с учительницей, она обещала меня предупредить, если будут конфликты или даже намёк на ссору.

Кручилин молча слушал собеседника, постукивая маленьким серебристым ключом по столу.

– Закрылась в комнате. Что она там делает? Читает, рисует. Хорошо, сфотографирую и пришлю тебе рисунки. Не подумал, что это важно. Пока.

Яков нажал отбой, положил телефон и достал из ящика стола шкатулку, открыл её миниатюрным ключиком и вытащил из шкатулки пистолет. Старенький, проверенный "Макар" легко лёг в руку. Кручилин погладил ствол и испытал нечто похожее на ностальгию или благодарность железному другу. Сколько раз он спасал ему жизнь, вспомнить трудно. Дёрнул магазин, обойма вывалилась в ладонь. Артиллерист пересчитал патроны. Двенадцать штук. Золотистые с красным наконечником, тугие маленькие посланцы смерти. Только одна пуля выделялась. Она была серебряная. Настоящая серебряная пуля. Выполненная по специальному заказу и отлитая из серебра. Яков самолично договаривался об изготовлении.