Сергей Арно - Смирительная рубашка для гениев

Придурок, сидевший рядом, приняв это на свой счет, сладострастно высунул язык и потянулся к фигурам. Ему тоже хотелось передвинуть что-нибудь на доске, но лысый дал ему по руке, и придурок успокоился.

– Да это сумасшедший, которого мы в кабинете заведующего видели, – сказал взъерошенный, даже не посмотрев в мою сторону.

И тут я их узнал.

– Ферзь Е-семь, – сказал я, оценив обстановку на доске.

– Играешь? – спросил взъерошенный и почесал за ухом.

– Немного.

– А я думал, ты совсем дурик, – он окинул меня взглядом. – Вид у тебя. – окинув меня взглядом, он покрутил пальцем у виска, – как у всех новеньких, – взгляд его вдруг переменился, сделавшись напряженным и подозрительным. – А почему ты к нам подошел?

– Да так. Смотрю, в шахматы играют.

– Ладно, поверим. Андрей меня зовут.

Лысого звали Жорик. Придурок с открытым ртом, наблюдавший за игрой, подскочил и, добродушно улыбаясь, тоже протянул руку. Я пожал ее и назвал свое имя, но придурок только молча улыбался и тряс, и тряс мою руку.

– Отпусти его, Дурашлеп! – прикрикнул на психа взъерошенный, и тот тут же отпустил.

– Его Дурашлеп зовут, – сказал лысый, улыбаясь. Глядя не него, я понял, что и лысый и взъерошенный, хоть и играют в шахматы, но тоже не в своем уме. Не так, конечно, как Дурашлеп -просто полудурки.

Мы сыграли партию с Андреем. Я довольно быстро выиграл, хотя ему и помогал Жорик, -сказался опыт игры с соседом. Шахматы отвлекли от печальных мыслей. Я смотрел на Андрея и не мог отделаться от чувства, что уже знал его раньше, еще до больницы.

– Будешь учить меня играть в шахматы. А то Жорика в понедельник выписывают, – кивнул он на лысого. – Медицина против него оказалась бессильна. Ты в какой палате устроился?

– Не знаю пока.

– Тогда ляжешь рядом со мной. если шпионить не будешь.

Что означали его последние слова, я не понял: в этой больнице анализировать высказывания и действия больных людей было делом неблагодарным. Что с них возьмешь, кроме анализа. Они и попали сюда, потому что слова и действия их не поддавались логическому анализу.

Андрей подошел к санитару, с которым я уже имел неудачную беседу. Тот стоял, привалившись плечом к стене, и без тени интереса следил за больными. Поговорив с ним о чем-то, вернулся за стол.

– Договорился, – ляжешь рядом со мной. Это Дмитрий Иванович, санитар, нормальный мужик. Пошли, палату покажу.

Он повел меня на экскурсию, а Жорик под приглядом Дурашлепа остался сам с собой играть в шахматы.

Палата была на пятнадцать койко-мест. Кровати стояли в два ряда близко друг к другу, так что между ними помещалась только тумбочка. Больным не возбранялось лежать до отбоя, чем многие и пользовались. Моя койка оказалась у окна в середине ряда, на ней сидели двое больных и с искаженными злобой лицами, вцепившись друг другу в волосы, о чем-то самозабвенно спорили. Андрей, должно быть, бывший среди дуриков в авторитете, прогнал их подзатыльниками. Переругиваясь, больные удалились в коридор продолжать спор.

– Ты не дрейфь. Шизики народ тихий, смирный, у нас здесь и буйных-то раз-два и обчелся, – он уселся на свою кровать напротив меня, колени наши почти соприкасались. – А у тебя какой диагноз? Ты сам-то не буйный? – вдруг встревожился он. – А то придушишь ночью.

– Какой диагноз сам не знаю. Никакого, вроде. – и почему-то добавил: – Пока.

– На <���скорой> привезли? Вешался?

– Нет, – пожал я плечами. – Но очень бы хотелось.

Странным образом Андрей, поначалу выглядевший шизик-шизиком, в процессе разговора приобретал черты человека нормального. Я уже не видел ни в лице, ни в движениях того, что сколько-нибудь насторожило бы меня. Андрей даже начинал нравиться, во всяком случае, он выглядел здесь самым нормальным, после меня, конечно. Понимая, что больше мне поделиться своим горем не с кем, я поведал ему свою историю. Что я писатель, приехал на экскурсию в больницу, а экскурсия получилась такая вот странная, и сейчас я не вижу в будущем ничего хорошего, и мне остается только вытащить из пижамных штанов резинку и удавиться на ней в туалете.

– Ну, во-первых, хрен ты тут на резинке удавишься, потому что ее даже привязать не к чему, иначе тут бы все психи давно перевешались – ты же не в санатории. А во-вторых, чего тут плохого? Если ты, конечно, не законспирированный враг и не выдумал всю эту историю. Ты пойми, тебе как писателю этот опыт очень даже пригодится. Лежать тут нормально, кормят, делать ничего не надо, а надо делать только то, что хочешь: хочешь – спать ложись, хочешь – песни пой. Так бы жил любой! Просто еще не все знают, что здесь такой кайф. А так бы уже поперли толпами. Я сам сначала артачился, ложиться не хотел, думал в Крым вместо дурдома поехать, а потом смотрю – нормально! Чем не жизнь?! Привыкнешь.