Сергей Арно - Смирительная рубашка для гениев

– Кстати, – уже открыв своей ручкой дверь, обернулся он, – если чая захотите, пожалуйста. – Он кивнул в угол кабинета, где стоял кулер, а рядом на столике чайные принадлежности. – Будьте как дома.

И вышел, захлопнув дверь.

– Как дома, – вслед повторил я. – Спасибо, уж лучше вы к нам.

Странный у нас с психиатром получался разговор. Даже хорошо, что он отлучился, можно наконец в одиночестве обдумать все, что он говорил. Значит, раз я пишу книжки, то он считает меня не вполне нормальным, находящимся в просоночном состоянии. Но это же полный бред! Если человек занимается творчеством, это говорит о его богатом внутреннем мире. Он просто смотрит на действительность по-другому, не так как серая масса людей, которая бездумно гоняется за деньгами или просто живет примитивной жизнью. По-моему у психиатра самого не все дома. А просоночное состояние – интересный образ. Я достал из-за пояса тетрадь и записал:

<���Просоночное состояние литературы>. Поставил точку и дописал: <���Страны>.

Но отчего же он не идет? Сказал <���скоро вернусь>. Я встал и, подойдя к столику с чашками, приготовил себе кофе.

<���В чем-то Алексей Алексеевич прав – ну, разве нормальный человек в наше материальное время будет заниматься тем, что не несет никаких средств для существования. Ради чего? – с иронией думал я. – Ради посмертной славы, которая, как известно, ничего уже не стоит. Конечно, здорово, если твои книги будут читать после твоей смерти. Но тебя то это уже не будет волновать. Слава, деньги и женщины нужны не полуразложившемуся под землей трупу, а мне сейчас, такому живому и настоящему. Действительно, что я имею, ради чего ночами не сплю, а все пишу в своих тетрадях, зачеркиваю, опять пишу.>

Мрачные стены бывшей тюрьмы навевали тягостные, соответствующие месту мысли. Интересно, сколько времени? Мой телефон разрядился и не подавал признаков жизни, часов у меня не было.

Нет! Это уже наглость – так надолго уходить! Хотя бы заглянул, предупредил. Сколько ждать-то еще?!

Поставив пустую чашку на столик, я, заложив руки за спину, прошелся по камере: дверь железная с забитым глазком, а там, где сейчас столик с кофе, наверное, размещалась параша. Подошел к зарешеченному окну. Такие решетки точно не перегрызешь. Окно выходило во двор, сейчас там никого не было, дальше за тюремной стеной виднелась часть улицы. Я вдруг ощутил себя узником, навалилась отчаянная тоска.

Из хозяйственной одноэтажной постройки вышел человек в белом халате и двое в пижамах с алюминиевыми баками для варки. Они погрузили баки на тележку и повезли через двор. Дальше за забором раскинулась воля, там жили свободные люди, они бродили по улицам взад-вперед, кто куда хотел. Со своими заботами и проблемами, которым ни за что не пробиться за массивные стены, и это была не изолированность, а защищенность от внешнего враждебного мира, по которому рыщут маньяки, похищающие писателей. Уж отсюда-то меня точно никто не выкрадет! От такой мысли мне вдруг стало удивительно легко и спокойно.

Я сел в кресло главврача и положил ноги на стол.

Я проснулся от странного звука, спросонья не сразу поняв, где нахожусь. А когда понял, тут же вскочил. Кто-то пытался открыть дверь с другой стороны.

Дождался! Доктор.

Еще некоторое время за дверью безуспешно пытались открыть замок. Наконец это удалось. Дверь приотворилась, в щель заглянула чья-то растрепанная голова и оглядела кабинет.

– Нет никого, – громким шепотом сказала голова. – Давай скорее.

В кабинет вошли двое мужчин в больничных пижамах, один – среднего роста лет тридцати пяти, волосы на его голове торчали в разные стороны; второй – маленький и совсем лысый. В руках они держали по металлической эмалированной кружке. По-разбойничьи озираясь, они подошли к столику, на котором стояли кофейные принадлежности и щедро насыпали в свои кружки кофе.

– Все равно не заметит, он обычно ничего не замечает, – сказал маленький.

– Пошли. Ужин скоро, – сказал растрепанный, дернув товарища за рукав.

Я стоял тут же, совсем близко, но меня почему-то не замечали, а мне с пациентами больницы говорить было не о чем, да и не очень хотелось.

– Еще сахару возьму, – сказал лысый, кинул себе в кружку пять кусков, потом задумался на секунду и добавил еще два.

– Ну, пошли, пошли. – тянул его за рукав взъерошенный.

Лысый напоследок взял еще одни кусок, вдруг повернулся ко мне, недвижимо стоящему возле стола, и, показав короткий указательный палец, голосом Саида из фильма <���Белое солнца пустыни> сказал: