Екатерина Береславцева - Где ты встречаешь рассветы?

– Мадлен…

– Не называй меня этим дурацким именем! – скривилась я.

– Когда-то оно совсем не казалось тебе дурацким! Я помню, какой важный у тебя был вид, когда ты представлялась. Ма-а-адле-ен… – он произнёс это слово с особенным выражением. – Помнишь, после показа, я увидел тебя за столиком и обомлел – красотка, которая только что порхала по подиуму и с которой я взгляда восхищённого не сводил, вдруг, как по мановению волшебной палочки, предстала передо мной, да ещё в одиночестве! Я в ту минуту решил, что сегодня у меня явно удачный день…

– Но уже через несколько часов, полагаю, ты думал иначе, – усмехнулась я. – Александр Сергеевич, давай сменим тему.

– Я тогда целое состояние на тебя потратил! – он будто не слышал меня, продолжая вспоминать. – Цацки покупал, в ложу Большого контрамарку достал, даже билеты на Парижский показ в зубах принёс, помнишь?

– Так ты о состоянии своём скорбишь, Милостивый? Я всегда знала, что ты меркантильный тип!

– Мне казалось, что ты уже готова была растаять… в моих объятьях, и что я получил в конце, какую благодарность?

– Мало я тебя приложила, Сергеич, – пожала я плечами, – если ты до сих пор не понял, что любовь купить нельзя!

– Но самое обидное было в другом, Василиса. И этого мне точно никогда не забыть.

– Чего же? – равнодушно спросила я.

– Сломанной челюсти, вот чего!

– Челюсти? – не поняла я. – А при чём тут твоя челюсть? Или… – я не удержалась и хихикнула, – пощёчина была такой силы, что покалечила не только твоё самолюбие? Ну, прости, Алекс, я не хотела! Хотя ты сам виноват, если честно. Я ведь в тот момент так разозлилась, что…

– Да ты-то тут при чём, Мадлен! Этот твой дружок, Всеволод… – он схватился за щёку. – Я его не забыл, так ему и передай!

– Севка? – изумилась я. – А он тут каким боком?

– А то ты не понимаешь!

– Не понимаю. Честное слово, не понимаю, что ты так на меня смотришь?

Я стойко выдержала долгий взгляд Милостивого, не дрогнув и мышцей. Я в самом деле ничего не понимала.

– А я думал, он мне морду раскрасил по твоей указке, Мадлен…

– Н-нет… – я покачала головой. – Я ничего об этом не знаю. Он ничего не сказал. Ну, Севка, ну, партизан…

– Да-а-а… – протянул Александр. – Пятнадцать лет я живу с мыслью о том, что ты меня подставила, а оказывается…

О дальнейших размышлениях соседа мне узнать не удалось, потому что из его кармана прозвенел звонок, и он тут же схватил трубку.

– Слушаю тебя, Павел! Серьёзно? Ну ты красавчик! Ага, записываю…

Я подтолкнула к Александру салфетку, на которой он начал что-то писать. По мере того, как ручка продвигалась по белой поверхности, его брови приподнимались наверх.

Заканчивал разговор он со странной улыбкой на губах.

– Что он сказал? Удалось выяснить, кто звонил скульптору?

– Удалось… – хмыкнул Милостивый, подвигая ко мне листок. – На, читай.

– Пихи… Ну и почерк у тебя, господин директор. У тебя, случайно, врачей в роду не было? Что тут написано?

– Про врачей ты в самую точку попала. Читаю по буквам: п-с-и-х-и-а-т-р-и-ч-е-с-к-а-я б-о-ль-н-и-ц-а имени Корсакова. Наш милейший Антон Иванович созванивался именно с этим заведением.

– С человеком, находящимся в тот момент в стенах этого здания? – уточнила я.

– Сам телефон тоже там находится, Василиса. Это внутренний номер лечебницы.

– Внутренний…

– Внутренний, – кивнул Милостивый. – А значит…

– …этот неизвестный – служащий больницы?

– Или её пациент, что тоже возможно.

– Псих, которому доверяют рабочий телефон? – усомнилась я.

– А ты думаешь, там только буйные лежат? – Александр усмехнулся. – Там вообще, знаешь, много всяких-разных…

– Например, алкоголики, – задумчиво протянула я. – Товарищи по играм нашего скульптора.

– В том числе. Хотя служащие больницы тоже не исключаются. Бывший доктор Антона Ивановича, например.

– Значит, он тоже там лежал?

– Врать не буду, не знаю. Это всего лишь моё предположение. Надо выяснять, Мадлен.

– Я не Мадлен! – привычно вскинулась я.

– Хорошо, – покладисто согласился Милостивый. – Василиса Микулична.

– Ты издеваешься?

– А что, это тоже ненастоящее имя?

– Настоящее, спасибо папочке и… Впрочем, неважно. Называй как хочешь, мне всё равно.

– А твой парень тебя как называет?

– От любопытства кошка сдохла!

– Вредная ты, лиса-Алиса! О, Алиской и буду тебя звать. Пойдёт?

– Как хочешь, сказала же! – сквозь зубы произнесла я. – Итак, что мы будем делать с больницей?