Алан Банкер - Долина скорби

– Калум Круил, – представился Калум, наградив Тармису белоснежной улыбкой. – Можно просто Калум, и без всяких там господинов!

– Я благодарна вам… тебе, Калум, что не прошел мимо, – улыбнулась в ответ Тармиса.

– Да брось ты! – махнул Калум. – Ты лучше вот что скажи, как тебя звать и куда путь держишь?

– Тармиса, а путь держали на юг.

– Юг большой, Тармиса.

– Южное побережье, там мой дом.

– Не близкий путь, особливо для двух женщин, путешествующих без сопровождения.

– Не в первой, Калум, – соврала Тармиса. – Мы с тетушкой навещали дядю, и вот теперь возвращаемся…

Не договорив, Тармиса глянула на спутницу и издала тяжкий вздох, тут же унесенный ветром.

– Если у тебя в столице дядя, то лучше воротиться.

– В эту дыру, никогда?!

– Дыра, не дыра, а все же безопаснее, чем по тракту в одиночку.

– А если я попрошу тебя составить мне компанию?

– Не могу, – ответил Калум, кивнув на королевское дитя. – У меня и без того полно забот, вон, сын-кроха, да и конь троих не потянет.

– А где твоя жена? Ребенку нельзя путешествовать без матери.

– Жену Боги прибрали, а я вот за отца, и за мать, – соврал Калум.

– Боги порой жестоки, – взгрустнула Тармиса.

– Не больше чем люди, – улыбнулся Калум.

– Ты прав, – согласилась Тармиса.

Осмотревшись, она шагнула в сторону и подобрала толстую корягу, один конец которой был заострен.

– И чего это, позволь спросить, ты собралась делать?

– Как чего, хочу предать тело тетушки земле?!

– Вот удумала еще! Брось ее, о ней звери позаботятся.

– Это не по-людски, – заметила Тармиса и с размаху вонзила корягу в землю.

– А я говорю – брось это дело, если хочешь воротиться до сумерек!

– Я не могу ее оставить, вот так, посреди поля.

– Мертвые уже мертвы, а живым надо думать о живых.

– Вот и думай, у тебя сын, и в добрый путь! – вспылила Тармиса.

– Ох, женщины-женщины, – пробурчал Калум, но Тармиса и бровью не повела, продолжая долбить почву с таким упорством, которому мог бы позавидовать и осел. Впрочем, как она не старалась, земля никак не желала поддаваться. Понаблюдав за Тармисой с некоторое время, Калум хмыкнул и снял с пояса кинжал.

– На вот, подержи, – сказал Калум и протянул Тармисе младенца.

Узрев незнакомое лицо, тот собрался было всплакнуть, как тут же переменился в лице, завидев смешную гримасу.

– Спасибо, Калум.

– На здоровье.

Сбросив плащ, Калум преклонил колено и продолжил дело, умело орудуя кинжалом.

– Калум, а давно ли ты потерял жену? – спросила Тармиса немного погодя.

– Давно.

– В столице или в дороге?

– В столице.

– А как сына звать?

Воткнув кинжал в землю, Калум на мгновение задумался, а затем снова принялся за работу.

– Много вопросов, – ответил он, только сейчас поняв, что так и не придумал королевскому отпрыску имя.

– Прости.

– Это ты меня прости, просто не люблю, когда лишние вопросы задают.

– Понимаю, мой отец то же не из говорливых.

Подняв голову, Калум посмотрел на Тармису долгим взглядом и, вытерев пот со лба, возобновил работу, с которой управился довольно быстро.

– Ну, вроде все, – сказал Калум, вытерев кинжал о землю.

Поднявшись с колена, он подошел к старухе, наклонился и подхватил ее так, точно она была гусиным перышком – легким и невесомым. Могила два на шесть футов стала последним пристанищем для тетушки Мэй, отделяемой от мира живых футом земли.

– Спасибо, – снова поблагодарила Тармиса, глядя, как ее спаситель закапывает могилу, орудуя руками.

Пропустив благодарность мимо ушей, Калум спрятал кинжал за пояс, накинул плащ на плечи и взял из рук Тармисы младенца, не выказавшего особого желания с ней расставаться.

– Ну, Тармиса, прощай.

– И тебе прощай, Калум Круил.

Обойдя дуб, Калум подобрал дорожный мешок и направился в сторону коня. Бросив последний взгляд на Тармису, он взобрался на коня и погнал его в сторону Королевского тракта. Что до Тармисы, то проводив взглядом спасителя, она подобрала мешок с провизией и побрела вслед за ним.

– Ну, чего скис? – буркнул Калум, завидев на лице младенца гримасу недовольства. – Вот сейчас выйдем на тракт, будет тебе дорога.

Но, королевское дитя эта весть не особо порадовала. Хмыкнув, младенец всплакнул и разверзся слезами, чего прежде с ним не случалось.

– Вот дурашка! – усмехнулся Калум, стрелой выскочив на тракт. – А я, было, думал, что ты из Бланчестеров.

Но, и это не особо порадовало младенца, ни сном, ни духом не ведавшего, про каких таких Бланчестеров говорит Калум. Пытаясь успокоить младенца, он корчил всевозможные рожицы, а когда это не помогло, не в шутку рассердился.