Н. Ланг - Канун Рождества

" Ты не сможешь молчать " – послышался шёпот сестры.

Оди огляделась, надеясь, или же, напротив, опасаясь, увидеть Одетту. Но назойливый голос звучал в её голове. Проклятое воображение шутило с Одиллией.

"Её здесь нет, и быть не может. Она погибла. И я стала тому свидетелем. Безмолвным свидетелем" – подумала девочка.

– Тебе нездоровится, милая? – беспокоилась мама, сидевшая позади неё. Отец то и дело нервно вздыхал.

– Ты немая? – нарочито ласково осведомился милиционер.

Одиллия отрицательно покачала головой, но почувствовала, как по телу разлился холод и внутри всё онемело, словно подействовала анестезия.

– Так почему ты молчишь? Что-то испугало тебя? – расспрашивал участковый и ни на секунду не сводил с неё пронзительного взгляда. – А может быть кто-то?

Когда он задал последний вопрос отчаяние достигло предела. Девушку трясло, как в лихорадке. Будто партизан под пытками, она не проронила ни слова. Предательские слёзы собрались в уголках глаз и почти выдали её.

– Перестаньте мучить мою дочь! – вскочив со стула, воскликнула мама.

Она подошла к дочери и, обняв, заставила встать. Когда они вышли, Оди испуганно оглядывалась на следователя, сидевшего в пыльном кабинете. Отец остался и ещё долго разговаривал с милиционером.

Оди с матерью сели на пластиковых сидениях в коридоре. Женщина держала дочь за руку, как в детстве, когда Одиллии бывало страшно. Это дарило чувство спокойствия, словно бы то, что приключилось только ужасное сновидение.

Мама что-то говорила, но её голос тонул в неясном шуме. Звук приближался и становился отчетливым. Это смеялась Одетта. Её смех был навязчивым и безумным. Одиллия замотала головой, отгоняя наваждение, но хохот сделался громче и почти оглушил её. Не выдержав, девушка покинула пункт милиции. Ещё никогда она не бежала так быстро. Растрепавшиеся волосы хлестали по щекам, мокрым от слёз.

"Ты должна рассказать им! Ты обязана!" – кричала вслед Одетта, а её сестра закрывала уши руками.

***

Несколько часов Одиллия блуждала по городу. Останавливалась, когда испытывала непреодолимую усталость. Рядом с собой она ощущала присутствие чего-то необъяснимого. Тревожное ощущение терялось в толчее. Но призрачная тень вновь настигла Оди, когда она свернула в глухой тупик. Словно неприкаянная, девочка бродила среди старых домов.

Улицы Кировска, построенного в укромной долине, причудливо изгибаясь, уводили вверх. Из каждого двора виднелись величественные пики. Одиллия застыла у геологического музея и смотрела на башню с часами, стрелки которых едва ползли. Она поглядела вдаль, и её внимание вновь привлекли могучие кряжи, окутанные свинцовыми тучами. Горы органично вписывались в перспективу городских переулков. Человек не желал отставать от природы и создавал монументальные здания. На полукруглой площади тянулись к серому небу дома, принадлежавшие к сталинской архитектуре. Невысокие деревья едва ли достигали окон трёхэтажных строений. Чуть повыше у подножия гор росли карликовые деревца, а сами склоны покрывали мхи и лишайники.

Остановившись на берегу озера Большой Вудъявр, девушка пристально глядела вниз. В спокойных водах отражались мягкие облака, лениво плывшие по небу. И снова громады гор, угнетали Одиллию, давили на сознание и, чудилось, что с каждой секундой они становились ближе. Оди отшатнулась, но куда бы ни пошла, её всюду преследовали горы. Предгорье окружило Кировск, словно ширма, скрывавшая секреты жителей от посторонних глаз. Сумерки медленно заполняли окрестности.

Одиллия вернулась домой вечером, когда по переулкам разлился тусклый свет фонарей.

– Где ты была? – строго спросил отец, едва Одиллия переступила через порог. – Мать себе места не находит, а ты так себя ведёшь?

Не дослушав его гневную тираду, дочь заперлась в детской и не впустила даже маму, которая принесла ей ужин. Людмила Александровна успокаивала её, просила открыть, умоляла рассказать о несчастье, случившемся в день рождения, но девушка молчала, как и велел Стас.

На следующее утро она увидела мать в комнате сестры. Оди остановилась в дверном проёме, наблюдая за плавными движениями мамы, которая разбирала высохшую одежду.

– Одетта скоро вернётся, она не может пропасть навсегда, – сказала мама, потом сложила вещи в комод.

В её голосе было столько надежды и страдания, что Одиллия, не выдержав, убежала в комнату, забилась в шкаф и вопила, зажав во рту шерстяную кофту.