Михаил Ладыгин - Дочь вампира

— Хватит, хватит, отче! Сейчас не время проповедовать, — прервал я священника. — Не в музей же его отправлять. Ну-ка, за дело!

Отец Никодим засуетился, выбрался из лощины, потом резво помчался к лендроверу. Вскоре он вернулся с двумя кольями, киянкой и топором.

Батюшка удивительно точно расположил кол над сердцем лежащего и взмахнул киянкой. Хотя грудь его вздымалась от прерывистого дыхания, рука священника не дрожала. Тут глаза вурдалака широко распахнулись: в них сверкнула такая злоба, что я, не дожидаясь удара отца Никодима, схватил топор и отделил голову от туловища. Вслед за мной священник, крякнув, опустил киянку. Ветхая ткань гимнастёрки расползлась, послышался хруст ломающихся рёбер, нас обдал кровавый фонтан.

Хлынувшая из горла кровь всего лишь добавила грязи моим многострадальным джинсам, в то время как струя из-под вонзившегося в сердце осинового кола брызнула прямо в лицо священнику. Вот тут-то я и убедился в силе воли отца Никодима: он широко раскрыл рот, собираясь выругаться, но сдержался, осенил себя крёстным знамением, а затем, преклонив колени, начал произносить молитвы, не потрудившись даже утереться.

Совершенно обессиленный, я присел на гроб. Сэр Галахад немедленно вскочил мне на колени, но мои джинсы оскорбили его эстетические чувства. Брезгливо потряхивая лапами, он перебрался мне на плечо, где изобразил трактор, урча мне прямо в ухо. Урчание его звучало самодовольно и умиротворяюще. Кот выражал мне своё одобрение, одновременно успокаивая мои расшатавшиеся нервы. Мудрый и чуткий зверь! Почему на жизненном пути мне не встретился человек, хотя бы отдалённо походивший на сэра Галахада?

А день клонился к вечеру. Ещё раз тщательно осмотрев холм, мы стали собираться в обратный путь. Отец Никодим кряхтел и постанывал, я грязно ругался шёпотом, надеясь, что Настя меня не услышит. Мне казалось, что тело моё превратилось в один огромный синяк. Любое движение отзывалось ноющей болью, перед глазами плавали разноцветные круги, а в ушах стоял гул, напоминающий мне оживлённый аэропорт европейского масштаба. Слабодушно я начал мечтать о том, чтобы меня бросили здесь рядом с разделанными упырями. Но ответственность за скотину и сочувствие к Насте заставили меня сесть за баранку лендровера.

Вернувшись в село, мы не позволили себе расслабиться. Наскоро поужинав и переодевшись, мы распределили время ночного дежурства. Поскольку моя очередь оказалась только второй, я без колебаний рухнул на спальный мешок, сразу же провалившись в тяжёлый и глубокий сон.

Пробуждение было безрадостным. К навязчивой мускульной боли добавилась тяжесть в голове и сухость во рту. Глотнув из термоса кофе, я отправился в обход. Ни один из моих зверей не пожелал составить мне компанию. Я вышел на крыльцо и послушал мирный стрёкот сверчка, потом поднялся на чердак, откуда с помощью прибора ночного видения внимательно осмотрел опушку леса. Всё выглядело мирным и спокойным. Распахнув ставни слухового окна, я потревожил примостившегося на крыше Корвина. Ощущение безопасности казалось непривычно неправдоподобным.

Я спустился вниз, вышел на крыльцо и занялся своей трубкой. Огромное безоблачное небо, на котором ярко сияли звёзды, а под ним — мёртвое село, последний обитатель коего, отец Никодим, мирно спал в своей постели, наводили меня на философские размышления о вечности природы и скоротечности человеческой жизни, если только человек не выбирает себе участи вампира…

Я задержался в Болотове ещё на несколько дней. Мне хотелось убедиться в том, что село действительно очищено и можно не бояться рецидивов. Кроме того, следовало уладить ряд формальностей с местными властями. Как ни поверни, но столь быстрое исчезновение практически всех сельских жителей не могло не вызвать вполне естественных для такой ситуации вопросов. На вопросы мы отвечали вежливо и скорбно, всемерно изъявляя полную готовность помочь установлению истины. Следствие закончилось удивительно быстро, чему явно помогли мои связи и вмешательство церковного начальства, давшего отцу Никодиму самые лестные характеристики.

Кстати, сам отец Никодим развил бурную деятельность, стремясь возродить Болотово. Он заявил, что намерен остаться в селе. Вполне понятно изумление всех, кому он излагал свои пожелания о продолжении служб в болотовском храме. Но на все недоумённые вопросы отец Никодим лишь хитро улыбался и похлопывал по старенькому портфелю, в котором лежали черновики каких-то писем. Мне же он объяснил, что заручившись поддержкой церковного и светского начальства, предложил заселить Болотово беженцами, лишёнными крова и скарба в бывших братских республиках.