Вячеслав Агапов - Трещины

– Ты постарел, – произнесла Саша, – как будто тебе накинули несколько лет.

– Я скучал, – тихо ответил я, залпом осушая очередной стакан виски, – По крайней мере, за мной прислали не чужого человека.

– О чём ты? – удивилась она.

– Ты ведь пришла не просто так.

– Я же говорила, я жду подруг, – хихикнула Яна, – но раз их всё нет, может мы с тобой…

Саша поморщилась и щёлкнула её по лбу. Девушка с шумом выдохнула и разом обмякла в кресле. Ничего фатального – полежит некоторое время, поспит и сбросит оковы лёгкого алкогольного опьянения, публика здесь пристойная, девушку никто не обидит.

– Знаешь, почему я вернулась к тебе? – едва слышно спросила Саша, опустив глаза.

Я пожал плечами, не хотелось строить каких-то невероятных предположений.

– Ты не против, если я не буду снимать перчатки? Было бы странно, если я внезапно появлюсь на глазах у стольких людей.

– Нет, в этом ведь нет ничего странного, что я сижу в баре и разговариваю сам с собой. Я вполне похож на городского сумасшедшего. Знаешь, сколько прошло времени? – задал вопрос я.

– Около года.

– Одиннадцать месяцев и шесть дней. Ужасно долгих и мучительных дней. Рассказать, что я пережил за это время?

– Ты вроде неплохо справляешься, – попыталась улыбнуться она

– Неплохо, – скривился я, с тоской разглядывая пустой стакан, – Я словно тень в Лимбе. С того момента как я перестал быть Жнецом… Это трудно описать. Несмотря на то, что я не носил перчаток уже долгое время, я до сих пор могу видеть, как то тут, то там, кто-то касается тени, чтобы забрать чью-то душу. Временами я различаю, сколько отмерено старушке в очереди или случайному прохожему. Слышу тихий, едва различимый присвист, с которым покидает тело душа моего соседа, не сумевшего вколоть себе инсулин. Я вижу Смерть каждый день, хоть и перестал быть частью её кровожадных жёрновов. И всё время я один, совсем один… Дошло до того, что я пытался покончить с собой. Не единожды – я травился таблетками и алкоголем – меня увозили на «скорой» и клещами вытягивали с того света – а пока я лежал в палате, проклиная и санитаров, и мой чертовски выносливый организм – Жнецы забирали остальных людей, временами тревожно посматривая в мою сторону. Я ввязывался в драки – и Смерть всё равно не приходила за мной, сколько бы я ни лежал на холодном асфальте, пытаясь выхаркать свои лёгкие и не чувствуя отбитого тела. И уже на четвёртый – пятый раз даже самые безбашенные компании стали обходить меня стороной, как сумасшедшего. Я не могу застрелиться – пуля скользнёт по черепу или вовсе застрянет в затворе, не могу броситься под машину – она затормозит в самый последний момент, едва задев меня.

Смерть отняла у меня самое дорогое, а теперь вышвырнула на обочину, отказываясь от меня.

И теперь спустя всё это время – ты наконец вернулась. И я уже не знаю, какой из вариантов был бы мне более приятен – тот, где ты выдираешь остатки моей души, собираешь её во флакон, как и сотни других душ… Или же другой, где мы сидим, неловко пытаемся завязать очень важный разговор, а он всё не клеится, мы делаем растерянные паузы и отводим глаза. А сейчас тебе на телефон пришло очередное имя. Ты вертишь его в руках уже минут пять и не знаешь, как прервать меня.

Саша кивнула:

– Надо бежать. Я вернулась только вчера… Так что это мой испытательный срок. На сегодня осталось только одно имя… И потом я вернусь домой, и мы… мы всё исправим. Дождись меня. Обещаю, я больше никогда от тебя не убегу.

И, прежде чем я успел что-либо сказать, Саша быстро дотронулась до случайной тени и исчезла. Уже в который раз.

Как говорил один всем известный герой по имени Джон, иногда жизнь начинает крутиться так быстро, что даже не ты движешься сквозь неё, а она сама проходит сквозь тебя. Как-то незаметно для себя, как будто все события слились в один неразборчивый комок, в небрежный мазок кисти, я оплатил счёт, сдал дремлющую Яну на руки подругам, в каком-то непонятном расположении духа добрёл до дома и, сбросив куртку в прихожей и не переодеваясь в домашнее, проследовал на кухню. В голове угнездилась какая-то гнетущая сумятица, рождённая последними внезапными событиями и изрядной порцией виски. И единственным действующим лекарством от неё был крепкий кофе, дерущий горло и дающий звонкую затрещину мозгу. На автопилоте смолов такую лошадиную дозу, что могла бы разъесть саму турку, я поставил её на огонь и, задумавшись о какой-то чепухе, позабыл следить за процессом – тёмно-коричневая шапка пены, отчаянно шипя, рванула через край, заливая конфорку и покрывая плиту грязными разводами. В отчаянии я схватил турку и попытался убрать её с огня, но, как назло, ручка осталась у меня в руке, а сама турка, подпрыгнув с оскорбительным глухим звуком, расплескала оставшийся кофе, дополняя симфонию хаоса.