Григорий Эггрегор - Синяя Грязь

Но Кира не кокетничала. Данил это знал точно. Она была соблазнительной всегда. И губы эти. И плечи. И… Она была бы и того соблазнительнее, если бы не снежное любопытство, с которым открывала она свои прелести. Ей не хватало чувственного тепла, неги желания.

– Давай лучше на Кавказ поедем! – Предложила Кира. – А? Дань? Две недели нам – во! – Провела ладонью по горлу. – Что тебе эта Грязь?

Он прищурил глаза от дыма воспоминаний:

– Бывало, забежит Марфушка поперед табуна, промчится, в траве руками дернет, и кони летят через головы!..

– Петли ставила.

– Часовенку там построили с золотой крышей после пожара. Я видел её издалека. Ещё бы взглянуть.

– С золотой!.. Доцент ты и есть доцент… Там не осталось теперь ничего. Пепелище. Ветер свищет. Слушай! А бабки там есть, которые помогают женщинам родить?

– Повитухи?

– Нет. С травками. С заговорами. Если с ребенком не получается никак.

Данил глянул на неё и покачал головой.

– Я – к слову, – насупилась она.

– Там комбайнер Федор есть. Вот он, говорят, всем помогает.

– Старый анекдот. А Ксюха ребенка хочет!

…

Лошадь шла не спеша. Угрюмо. Будто сама по себе. Не помня о телеге. Когда телегу подбрасывало на кочках, лошадь странно вздыхала, и налегала на упряжь. Начинала тянуть, но вскоре забывала о том, зачем она здесь, думая о чём-то своём.

Почему он выбрал лошадь на станции? Зачем?

Рядом стояла приземистая иномарка, шофер расхваливал поездку с ветерком вокруг озера и далее по просеки до 108 километра, но паренек, сидевший на телеге, скептически глянул на бампер и невозмутимо самому себе сказал:

– Не доедут.

И посмотрел в небо.

Данилу тоже захотелось этого открытого неба над головой.

Телега поскрипывала левым задним колесом. Возница всякий раз поводил плечом, когда скрип был особенно резок. Что-то нашептывал себе под нос.

– Может подмазать? – Писк изрядно надоел. – Солидол есть у тебя, парень?

Тот молчал невозмутимо.

Ехали они совсем не в ту сторону, куда показывал таксист. К синему далекому лесу, а не к озеру.

– Едем правильно?.. Как звать-то тебя?

Возчик долго молчал, обдергивал рубаху на широком заду, заглядывал лошади под хвост и только потом сказал неохотно:

– Мишка.

– До Синей Грязи доедем?

– Докуда? – Парень натянул вожжи, останавливая лошадь.

– До Карасево, – успокоил его Данил.

– До Карасево доедем. Мы живем в нем. А Грязей рядом нет никаких.

– Это ты просто не знаешь.

Мишка недовольно повел плечом.

– И Соловьевки нет? – Спросил Данил.

– Соловьевка была. Стояла за Поперечкой. На том берегу. Там остался фундамент от мельницы и от школы шлаковые стены. А к ним сирень растет аллеей.

– Ну вот!

– А Грязи нет.

– Это за бором. Дальше на север.

– Нет там никакого севера. Там болота одни!

Кира толкнула мужа в бок: хватит!

Он думал, что она спит, так тихо лежала жена на свежей, подвядшей за день на солнце траве, наваленной в телегу.

Данил несколько раз задевал её локтем, водил травинкой по щеке…

Беспробудна! Сладок степной сон под скрип колес…

Оказывается, не спала, слушала.

Данил толкнул ее в ответ, и на время замолчал.

С одной стороны лежала степь до самого горизонта. С другой тянулся березовый лес.

Теплынь.

Прозрачный месяц, не дождавшись, когда солнце сядет, полез вверх по темнеющему, но всё еще светлому небу.

– Лошадь у тебя не бойкая! – Определил Данил.

– Да уж… – Возница не знал, что сказать еще.

Стал выговаривать кому-то:

– Говорил – не бери! У Савельича всё с причудами.

– Ты о чём?

– Польстился на цену. Даром, мол. Ну, так что?

– Как это – даром?

– А у коня цена – не первое дело, – всё так же сам с собой говорил возчик, не слушая седока. – Первое дело – нутро!

Слова мишкины были совершенно непонятны, Данил не отставал:

– Чем же плохо его нутро? Больной?.. Больная лошадь твоя что ли? Чем?

Парень покривился всею спиной, но не обернулся. Рассудительно заметил:

– Конь – или конь, или балда в шляпе. Чо и брать такого?.. – Через плечо недовольно бросил: – Здоров Степка! Не бойтесь.

Ага, Степка! Значит конь, а не лошадь. Или как там у них?.. Нет, для коня слишком беспородна лошадь Степка.

Мишка помахал-покрутил кнутом в воздухе. Но не стегнул.

Лошадь, урча кишками, вздохнула задумчиво. Совсем как человек.

– Степка, значит?

– Он. Наследственно. Хозяин так прозвал.

– Не хочет, гляжу, тебя слушаться.

Мишка кашлянул, поерзал задом беспокойно и остановил лошадь. Пошарил рукой под доской, на которой сидел, и вытянул шляпу с пером.