Александра Васильева - Глазами маски

Мони опять вздохнул, на этот раз глубокомысленнее.

– Может это просто жажда? – Он сделал пару больших глотков. – Точно. Значит, ты не помнишь…

– Не помню о чем? – наконец расслышав друга, осведомился Прокл.

– Так… – Мони пожал плечами. – Сегодня я пойду с тобой встречать твой прекрасный закат.

– Зачем это? … – недоуменно спросил Прокл. —Ты заболел?

– Ну почему сразу… – Мони не находил, что ответить и лишь улыбнулся, полный каких-то таинственных мыслей.

Весь остальной день он пребывал в таком загадочно-задумчивом состоянии, что Прокл решил идти встречать закат один. Однако, когда он собрался уходить, бросив официальное «доброго вечера», Мони с не свойственным ему отчаяньем в голосе завопил:

– Ты куда? А я как же?

– Я думал… – смутился Прокл.

– Мало ли, что ты думал! я что тебе сказал? – кричал Мони.

– Не вижу причин так нервничать… – Прокл развел руками.

– Ну так ты попросту ослеп! Впрочем, это не твоя вина. Пошли, прозреешь по дороге. – Мони пронесся мимо удивленного Прокла и рванул входную дверь на себя с такой безумной силой, что та чуть не слетела с петель. Прокл вовремя отшатнулся.

– Что-то не пойму… Ты спятил? По какому телефону у нас неотложная психиатрическая помощь?

Вопрос улетел в пустоту. Не сказав ни слова, Мони уже спускался вниз по лестнице.

Всю дорогу до пляжа друзья шли молча, думая каждый о своем. Наконец Мони проговорил:

– Где же твоя закатная красота?

Прокл поднял голову:

– Туман, видимо…

На изможденном вечностью вечернем небе, будто захлебнувшись в серо-голубом воске, едва заметно тлел равнодушный закат.

– Наверное, он испугался другой красоты? – смущенно предположил Прокл.

Мони осторожно посмотрел на друга.

– Не думал я, что закат встречать должно в столь красочном образе соблазнителя. – Пояснил тот.

– А-а, может, я просто забыл переодеться?

– После обычного ужина? Может, Мони, – шутливый тон Прокла не разрядил напряжения. Мони озирался по сторонам, как молодой монарх, только получивший в наследство престол и власть. Он еще не знает, что может ожидать его в дальнейшем, но врожденная сила самоуважения уже управляет им, подсказывая верные решения. Прокл невольно вздрогнул: впервые ему доводилось видеть лицо своего друга таким загадочным.

– Ты кого-то ждешь, Мони? – тихо спросил он.

– Вот ты говоришь о красоте… – произнес Мони совсем некстати, – …о, если бы ты знал, мой добрый друг, как бы я хотел лишиться этой красоты, на которую смотрят здесь лишь с позиций охотника. Ненавижу!

Они разошлись на мгновение, обходя раскидистое дерево, величественно расположившееся прямо посередине дороги. Мони проворчал что-то невнятное, затем опять поймал волну доступной речи:

– Заманят в чащу, наведут на капкан, а потом, потом… – Последние слова его звучали тихо.

– Что, жертвой себя считаешь?

– Конечно, не будет жертв, не станет и охотников. Красота перестанет пользоваться спросом и померкнет. Ее не удастся продать жадной до молодости страсти, и рынок жизни не получит прибыль от еще одной угасшей чистой души. Красота уже подразумевает в себе продажность.

– Нет! Красота бесценна! – Словно защищаясь, резким жестом Прокл отстранил от себя голос Мони.

– Брось, чем вещь бесценнее, тем выше у нее цена! А если красота перестанет продаваться? – не слушая возражений, продолжал Мони взволнованно. – …Ее перестанут покупать, она окажется ненужной, ей найдут дешевую замену, и красота умрет, а вместе с ней умрет и…

– Ну, давай теперь будем рассуждать о продажности любви. – Прокл смотрел на Мони удивленными глазами, пытаясь угадать причину его столь странного возбуждения. – Хотя, ты, наверное, прав, – прошептал он. —Да, ты прав… – Прокла опять посетило чувство остановки времени, что он впервые ощутил сегодня за завтраком. – Кругом обман. – Он подошел к дремавшему морю, и ударил ногой по воде. – Я думал, это зеркало вечной природы, но я ошибся, оно разбилось, как обыкновенное земное притворство…

– Прокл? – позвал Мони, но тот не откликнулся. Он шел медленными шагами по берегу. Глаза его были закрыты. Темные волосы скрывали природно-мертвенную бледность кожи, словно боясь выдать ложные признаки смерти.

Мони быстро поравнялся с ним. Беззакатная темнота окутала их плотнее.

– С юных лет меня мучила эта болезнь, эта страсть к природной красоте, – тихо начал Прокл. – Эти ежедневные картины рассвета, заката, я не могу без них. Солнце, Луна, море – мои божества. Вся эта невероятная красота не вмещается в простую человеческую душу и из-за того только причиняет боль… – Прокл говорил сбивчиво. – Ею нельзя воспользоваться, нельзя забрать себе, украсть, спрятать и хранить, подобно сокровищу. Я до сих пор, как зачарованный, смотрю на нее, но не получаю ни одной искры счастья. Может, того и нет вовсе, а есть одна только боль. И я болен буду, если не подниму глаза на небо за день хотя бы раз… – Чего ты шепчешь? – Перебил Мони. – Я все равно слышу. – Он хмуро улыбнулся.