Александр Яцюк - Под властью вампира. Книга 1

Скоро я получил длинное письмо от своего приятеля, в котором он подробно описывал первые впечатления, произведенные на него семьей принципала и новой обстановкой. По его словам сам Артемий Григорьевич Аратынский представлял собою тип деятельного помещика, порядком таки отставшего от городской культуры и огрубевшего, как все, кто близко подойдет к земле.

Жена его, Татьяна Павловна, обозленная, преждевременно угасающая женщина, уже несколько лет, как прикована к креслу на колесиках параличем ног. Детей у этой четы было двое: дочь Ирина, семнадцатилетняя девушка, только что окончившая институт и десятилетний сынишка Боря, благодаря которому Домбровский и попал в Аратыновку.

О своем ученике Сергей упоминал лишь вскользь, в нескольких словах. Зато о сестре его расписался чуть ли не на четырех страницах, восторженно восхваляя красоту девушки, ее живую грацию, милую наивность, мечтательный ум и чудесную душу. Дальше он писал :

«Но, знаешь, дружище, когда я обменялся с ней первым рукопожатием, случилось что-то странное. То есть, не то, чтобы реально-странное, нет, а просто было такое минутное впечатление.

Это произошло в саду (прекрасный у них сад!). Мы с Аратынским шли по дорожке (он спешил куда-то и на ходу объяснял мне мои будущие обязанности), как вдруг два куста раздвинулись и оттуда выпорхнуло ослепительное видение, юная, очаровательная фея.

– А-а! Ирочка! – ласково для такого медведя произнес Артемий Григорьевич и добавил в мою сторону: – Это моя дочурка. Знакомьтесь.

Заинтересовавшись чем-то на корявом стволе какого-то дерева, он свернул на траву. Я стоял, как болван, восхищенный и немой. Она улыбнулась (какая у нее улыбка, если б ты видел!) и протянула мне свою маленькую ручку. Я покраснел, как осел и поспешил пожать ее. И вот в это то мгновение внезапно наступила странная, глубокая, полная тишина, может быть, именно вследствие своей неожиданности показавшаяся такой жуткой.

Замолчали птицы. До того шумно возившиеся, щебетавшие и певшие на все лады, прекратили свою трескотню кузнечики, замолчал и шмель, гудевший около нас, даже ветер упал и деревья замерли. Казалось, природа насторожилась и чутко прислушивается к чему-то страшному.

Я, как тебе хорошо известно, Гришуха, ни в предчувствия, ни в какую другую чертовщину не верю. Но, можешь смеяться, если хочешь, а я признаюсь тебе, что в этот момент ощутил какое-то непонятное беспокойство, мне вдруг стало тоскливо и жутко, как перед лицом надвигающейся опасности.

Вижу, – и в глазах Иры, в ее дивно-прекрасных глазах не смех уже лукавый, а испуг. Наши руки невольно разжались.

Все это продолжалось недолго, несколько секунд, вероятно. Артемий Григорьевич, подходя к нам, заговорил своим громким, уверенным голосом о каком-то жучке-вредителе. И колдовство было снято. Вновь запели птицы, зашумели деревья»…

Дальше опять шли славословия Ирине Аратынской. Я мог бы повторить каждое слово, так как знаю их наизусть, письма моего бедного друга, но это лишнее. Вы прочтете потом сами, а я буду приводить лишь необходимые выдержки из них.

Отдав дань восхищения красоте молодой девушки, Сергей писал мне :

«Комнату отвели мне большую, обособленную, но мрачноватую. Два окна из нее выходят в сад, а два во двор, но перед всеми четырьмя растут высокие, старые, пышные липы.

Света, собственно, не мало, но, проходя через листву деревьев, он приобретает какой-то странный, зеленоватый оттенок. Мне кажется, что подобное освещение должно быть под водой, на дне моря, где неглубоко. Или же за толстым бледно-зеленым стеклом.

И, я думаю, от этого мебель и вся комната имеют такую угрюмую, печальную физиономию. Не то они видели что-то ужасное и не в состоянии забыть, не то – молчаливо и покорно ждут его, неизбежного.

Ей-ей, если бы я хоть немного верил в сверхчувственный мир, то, наверное, вообразил бы себе, что мне здесь что-то грозит, какая-то опасность и что надо немедленно бежать отсюда. Но так как я не верю, то остаюсь здесь, ем и пью исправно, наслаждаюсь чудеснейшим воздухом и – обществом очаровательней- шей из девушек, чего и тебе желаю.»

Так заканчивалось первое письмо Домбровского. Из этих отрывков вы видите, что он обладал здоровым, ясным умом, чуждым мистики и того, что люди зовут «суеверием».

Следующие письма были наполены исключительно восторженными описаниями необыкновенных достоинств Ирины, ее «золотого» сердца, «светлой» головки, «божественных» взоров и улыбок. Читая все эти излияния, я только посмеивался, прекрасно зная увлекающуюся натуру моего друга.