Елена Шевченко - ГрошЕвые родственники

– О Боже, снова масонский заговор и снова из Америки, – он точно сумасшедший, с манией величия.

– Ты не веришь мне? – Пиотр загрустил, он даже скривился той гримасой, что бывает у старых людей утром, когда у них ломит все кости и трудно встать. Я не знал, что думать, у меня голова шла кругом. И тут он заговорил:

– Ты знаешь, сколько эти лжеПетров было? Они оказались тупыми и жадными. Только Емельян…

Я вздрогнул:

– Сколько?

– Сорок два. Но они не хотели дальше уезда идти. И мы находили новых, завистливых и амбициозных.

– Это все ваши марионетки?

– Нет, что ты, нет. Это попытка изменить мир. Тогда мы отказывались от прямого устранения первых лиц. И все же иного способа не было. Но Екатеринины прихвостни захватили наших эмиссаров, отправленных убить ее. Она опередила нас. Вероятно мы сделали ошибку, когда уничтожили двух важных персон в Европе. Я бы назвал их ключевыми игроками.

– Кого? – я ошалел.

– А! – он говорил словно об обыденном. – Австрийского Леопольда, родного брата Марии-Антуанетты, несчастной французской императрицы. Иначе, чтобы он так, полный сил, неожиданно скончался в сорок четыре года? Австрия слишком сильная держава, потому Наполеон оттуда и супругу для размножения взял.

– Была сильной державой. Сейчас это Диснейленд, – я ждал продолжения, но он молчал. – Кто еще пал жертвой?

– Ну это всем известно. Шведский Густав Третий решил, что он сам себе король. И вот тебе! Застрелили его в Опере. Кстати, – продолжил он, – Густав двоюродный братец русской государыни…

– Это тоже ваших рук дело?

Он поднялся, отошел от меня, закурил трубку и замолчал. Мне было жаль этого неудачливого киллера (этого слова он точно не знал), все же какой не есть, а все родня – дедушка или пра-пра-прадедушка. Сейчас я не мог сосчитать.

Я предложил его подбросить, но он покачал головой и пошел через поле сам, я смотрел ему в спину, пока он не пропал, даже не пропал, а растворился. Мне было пора домой.

Дома оказалось хуже, чем я думал, это я понял по перекошенной улыбке жены, которая делала страшные глаза и даже не орала, что я пьян. Я стал бормотать что-то про проблемы на объекте, про то, что телефон сел, про то, что я виноват и последняя свинья, я исправлюсь, просто такова была ситуация.

– Ситуация? От тебя разит, я не понимаю, во что ты вляпался. Откуда она взялась? Где ты ее, вообще, нашел? – я ничего не понял из ее монолога, но после сегодняшнего дня был готов ко всему. Я шагнул в дом и увидел огромную толстую тетку в веселых высветленных кудряшках, она развалилась в моем кресле, а я не любил, когда кто-то сидел в моем кресле и пил из моей чашки. Она радостно ела торт, и этими грязными руками обняла меня, прижав к своей весьма внушительной груди. Я ее видел впервые.

– Брат, – прочувственно сказала она, не отпуская меня из своих объятий, – брат.

Я вспомнил, что на прошедшей неделе написал десяток писем возможным родственникам, они пока не все ответили, но этой тетки не было среди них, точно не было. Она поняла мою растерянность. Я старался не дышать парами джина ей в лицо, но судя по ее радостной морде, тетку это совсем не пугало.

– Я Лелик.

«А я Болек», – подумал я грустно, очень захотелось махнуть рюмку, но Маришка смотрела строго, на столе был только чай. Маришка еле сдерживалась, в доме находилась какая-то самозванка, к тому же я пока не поведал жене о своих изысканиях, хотел как-то по случаю, но случая пока не подворачивалось.

– Ну Ольга Гроше, это я, прости, – хлопнула она меня по плечу. – От волнения не сообразила, как назваться. Ты мужу моему Вовану писал, мол, брат нашелся, но его нет, я за него прочла. И вот сразу к вам. Ну что, махнем по маленькой за встречу, – она достала из кошелки бутылку чего-то мутного. – Это брат мой самогон гонит, отличный, весь район знает. Что там виски? Марин, тащи рюмашки, – скомандовала она. Маришка тихо подчинилась.

Ольга разлила всем по сто граммов. Марина, поджав губы, молчала. Я знал, что она злится, всегда так – губы подожмет, молчит, молчит. А потом в слезы и крик, а потом я капаю ей валокордин, смачиваю полотенце уксусом, прикладываю к вискам. Обещаю, что больше никогда это, что угодно – это, не повторится, такой ритуал. Она меня прощает, мы миримся, я держу ее за руку у телевизора, она прижимается к моему плечу, все хорошо.

– А Владимир… – я не знал, как спросить вдову, не придумал, что мне сказать по поводу родственника, никогда не виданного.