Игорь Касьянов - Круговорот

Щуровы показывались редко. Мальчишку было видно еще реже. Со сверстниками он не общался, вместе ни с кем не гулял…

Внезапно вспомнив о давно произошедших событиях, Мария вновь обратила взгляд к куполам и трижды перекрестилась.

Тем временем Клавдия подошла к церкви, также перекрестилась и до земли поклонилась храму, при этом отпустив и Петю, и Катю. Петька, симпатичный чернявый мальчишка, тут же уселся на землю, достал из кармашка деревянного петушка и запрыгал им по земле. Катя стояла спиной к храму и невидящим, обычным взглядом смотрела вдаль. Из ее рта лилась тонкая струйка слюны.

Жители улицы, да и вообще жители села, кто шел в этот день к церкви, собрались к открытию. Людей было немного. Времена были смутные, а атеистическая идеология страны сильная. Народ еще боялся открыто наведываться к Богу…

Отстояли службу, причастились, исповедались.

Выйдя на улицу и зайдя за ограду церкви, женщины достали снедь и прямо на земле устроили спонтанный завтрак. Мужики достали бутыль с самогоном. Закурили. Пошла обычная деревенская беседа, периодически прерываемая восторженными замечаниями о храме.

Мария сидела на земле и ела принесенное с собой, уже освященное яйцо. Мысли ее были далеко от собравшихся и витали вокруг прошлого посещения собора. Тогда, почти пятнадцать лет назад, они с Еремой только поженились и казалось их счастью конца и края не будет.

Ерема был единственным жителем села в то время, которого взяли рабочим на только что открывшийся тракторный завод, и он через два дня после свадьбы пригласил невесту на торжественный выпуск первого трактора. Народу была масса, все радовались и ликовали. А затем друзья Еремы из города на имевшейся у них бричке в пьяном и раздольном угаре поехали в центр города кататься, радостно выкрикивая: «Ура ХТЗ! Ура новым мощностям!»

Остановились они только у Благовещенского собора, куда приехали специально, показать его Марии, ранее за пределы села практически не выбиравшейся. Машу поразили огромные размеры храма, его величие и красота. Правда, неприятным был тот факт, что из него постоянно таскали канистры с топливом и заправляли подъезжавшие автомобили, так как в храме располагалось то ли хранилище, то ли заправка, но в тот момент Марию это особо не смущало. Стояло бабье лето, и о плохом думать не хотелось. Харьков был огромен, красив и расцветал на глазах, превращаясь, пусть из бывшего столичного, но довольно обычного города, в промышленный гигант, с постоянно открывающимися заводами и даже появившимся в прошлом году аэропортом.

Чудесное было время! Межвоенное. По-молодецки беззаботное…

Через восемь лет Ерему мобилизовали и направили в армию. Сначала письма шли бойко, и муж рассказывал о многочисленной, уверенной и современной советской армии. Потом весточки стали приходить реже и становились все скуднее и печальнее. Ерема находился где-то в Финляндии, в каждом письме сообщая о многочисленных потерях и серьезном сопротивлении маленького суомского народа. Вскоре письма приходить перестали, а в конце сорокового года в село проездом посетил солдат, имени которого Мария не запомнила, и сообщил, что Ерема погиб в финских болотах, спасая ему жизнь. Привез с собой пуховый платок, пятьсот рублей деньгами и запачканную серую медальку мужа. Крепко обнял Марию, произнес: «Не обессудь, родная», развернулся и был таков. Более Мария замуж так и не вышла, да, как видно, и не выйдет уже…

– Ты что же, поганец, делаешь? – раздался громкий женский крик.

Мария оторвалась от воспоминаний и посмотрела на завтракавших односельчан. За спинами у родителей, под деревом стояли Ульянкин Васька и младший Щуров. Васька держал в руках деревянного петушка Пети, и орал «как резаный», а тот, схватив обеими руками обидчика за волосы, тянул его вниз к земле. С чего конкретно началась между ними ссора, Мария не видела, но скорее всего шкодник Васька, вечно ссорящийся со всеми детьми на улице, забрал у малыша его игрушку, ну а Петр, проявляя свое мальчишеское нутро, естественно ответил на обиду.

Ульяна мгновенно подбежала к детям и с силой дала маленькому Петьке по заднице. Мальчик отпустил Василия, поднял глаза на Ульяну, и из его глаз потекли слезы. Взгляд его был такой чистый и по-детски наивный, что у Марии, не имевшей детей, но очень их желавшей, сердце сжалось от жалости.

Где в этот момент была Клавдия, Мария не видела. Видимо, отошла от всех по какой-то своей нужде.

– Шо ты смотришь на меня, ублюдок малой? Ишь ты, что удумал, дЫтЫну за волосы таскать! Одно слово – Щуровское отродье!