Юрий Никитин - День, когда мы будем вместе

Получив паспорт, Агнешка долго разглядывала себя и все, что в нем было, потом осторожно положила его на стол и сказала, что более всего хотела бы предстать теперь перед Лидией. Я посоветовал ей быть великодушней, и она не стала возражать.

– Лидия, – сказал я, – прекрасная Лидия. Она сейчас настоящая тетка с толстой задницей и целлюлитом.

– Это правда, Тим, что она тетка с толстой задницей?

– Ей сейчас 59 лет, – сказал я. – Не сравнить же ее задницу с твоей попкой.

– Это правда, Тим, что ее задницу не сравнить с моей попкой? Ты это т о ч н о знаешь или предполагаешь?

– Я знаю т о ч н о одно, что с твоей попкой нельзя сравнить ничего в этом дурацком мире, потому что твоя попка – это вершина мироздания. Когда-нибудь я напишу ее в скромном кружевном чепчике и с чем-нибудь еще…

– А с чем еще, Тим?

– Не знаю, детка. Тут надо сильно подумать. Но кружевной чепчик – это хорошо, это стильно, ты как считаешь?

– Ты такой милый Тим! Моя попка в кружевном чепчике – да Лидия с ума сойдет! А где мы возьмем кружевной чепчик, Тим?

– Помнится, моя тетка говорила, что самые лучшие кружева в Бельгии… Значит, поедим в Бельгию. Надо же будет еще мерку снять с твоей попки. Эй, а почему бы нам сейчас ее не снять?

– Тим, ты слишком много выпил и можешь что-нибудь напутать. Ну, хорошо, если ты уж о ч е н ь хочешь… Кстати, ты принял пилюльку? И пока не забыла: почему ты назвал Лидию прекрасной?

Словом, мне нравилось платье. И профессор, и Антип тоже косились на него и, возможно, даже хотели спросить, где можно было бы купить такое же, но смущались вопросов: кому, зачем и прочее. А тут еще подоспел «Счастливый эльф», и платье ушло за кулисы.

Профессор Перчатников съел первый кусок молча, разглядывая его со всех сторон. Откусив малую толику, он неспешно жевал, поводя головой из стороны в сторону и что-то пришептывая самому себе. Разделываясь же со вторым куском, он сообщил всем, что употреблять такой торт в больших количествах очень вредно для поджелудочной железы, а приканчивая третий, вспомнил своего гениального коллегу и друга профессора Ленхофа, которому наверняка бы такой торт понравился не только из-за названия, а потому что сам он ужасный сладкоежка.

Агнешка только под конец вечеринки смирилась с присутствием посторонних людей. Сколько я не говорил ей перед этим, что профессор и Антип – это те люди, которые непосредственно занимались ее в о з в р а щ е н и е м, но она все одно дичилась и говорила, что не хочет никого видеть, кроме меня.

Еще в самом начале вечеринки я попросил всех забыть, по какому поводу мы здесь собрались, чтобы не напоминать мне о том, какой я старый, и в своих речах напирать больше на новоселье и Агнешку, но попроси русского забыть о чем-нибудь, так он об этом только и будет говорить!

Нельзя сказать, что все это так уж мне не нравилось. Если честно, то даже хотелось, чтобы Агнешка послушала кое-что из репертуара соловьев. Запевалой, конечно, был Антип. Как истинный француз, он начинал по обыкновению с комплиментов Агнешке, а потом плавно переходил к основной теме и уж заливался будь здоров! Да и профессор Перчатников, для которого я все время был занозой в одном месте, и тот вывел недурную руладу, найдя во мне счастливое сочетание физических и духовных качеств, и предложив выпить за г а р м о н и ч е с к о г о человека, то есть, как я понял, за меня. Таким образом, на седьмом десятке я наконец-то узнал, кем был на самом деле, но почему-то мне представилось, что быть гармоническим человеком намного хуже, чем тем же пьяницей.

Потом мы разбрелись по парам. Мне достался профессор Перчатников, а Агнешка отхватила Антипа, и он сторожил ее на террасе, пока она курила, и, видно, рассказывал все это время о вреде курения. Во всяком случае, вид она имела несколько озабоченный, и улыбка ее была фальшивой – я определил это по скованности лица.

Перчатников тоже наезжал на меня, требуя положить конец нездоровому образу жизни. Примечательно, что говорил он это, держа в одной руке бокал с виски, а в другой – очередной кусок уже давно несчастного «Эльфа», точнее, того, что от него осталось.

Уходя, они задержались в прихожей еще на полчаса и тем самым напомнили мне старые, добрые временами, когда стояние в прихожей вовсе не означало, что гости действительно собрались откланяться. Я уже почти любил их и совсем не хотел, чтобы они покидали нас. Видимо, и мы вызывали у них похожие чувства. Антип, выйдя в коридор, остановился, оглядел нас грустным взглядом, будто уж и не надеялся больше увидеть, и отвесил вдруг низкий поклон, а затем залихватски передернул ногами, выбив ими чечетку, и пропел: «Эх, жизнь жестянка!» И было в этом столько русской удали и бесшабашности, что я захотел тоже выкинуть коленце да вместо этого чуть не отдавил ногу Агнешке. А тут еще выскочил карлик, которого вроде бы Аги уже утолкла, и отчаянно забрехал, недовольный тем, что его разбудили…