Екатерина Ландер - Небесная канцелярия

Я стояла на мосту, высоко запрокинув голову. Внизу, на земле было по-вечернему оживленно и людно, а там, наверху, тоже шло свое движение. Своя жизнь, недоступная тем, кто никогда не поднимает взгляд. Везде, куда хватало взгляда, был только снег-снег-снег.

Снег влажными ватными шариками оседал на куртку, оставляя на ткани мелкие расползающиеся набухающие капли. Быстро мелькающие в луче фонарного света хлопья сливались вихрем, вовлекая в свою кружащую карусель и завораживая, а подтаявшие сугробы вдоль дороги и перил моста казались большими комками сырого липкого теста.

Снег есть самое прекрасное, что только можно придумать в мире. А когда он укрывает шапкой наши сказочные, маленькие, будто декоративные и игрушечные разноцветные дома, то становится по-настоящему волшебно и сказочно…

Кто-то тяжело дотронулся до моего плеча, заставляя невольно обернуться.

«Отдел Снов…»

Странная фраза растаяла на полуслове, так и не упав до конца в прохладный влажный воздух. Я подняла глаза, глядя снизу вверх на подошедшего незнакомца, замерев, как еще совсем недавно неподвижно стояла в луче фонаря, глядя на снег.

Голос. Низкий, бархатный, как замша. Такие же мягкие темно-серые глаза цвета асфальта под внимательными бровями, впалые щеки с едва заметными следами дневной щетины, косматая темная челка, нос слегка картошкой. На его кончике – съехавшие темные очки с непроницаемыми стеклами.

Последнее удивило больше всего: зимой? Вечером? Очки?

Я растерянно – и испуганно – заморгала, превращая налипшие на ресницы снежинки в воду.

Он продолжал неотрывно смотреть мне в лицо еще несколько секунд, словно стараясь запомнить, потом отпрянул.

– Простите, – незнакомец еще раз взглянул на меня поверх стекол, как мне показалось, многозначительно, и стремительно зашагал вдоль парапета моста, чмокая ботинками по раскисшему снегу.

Странный… И в манере поведения, и в одежде. Вместо теплой обуви на ногах не то легкие ботинки, не то кеды с высокой шнуровкой.

За спиной безразмерный широкий капюшон явно не из одного слоя ткани и с подворотами: топорщится на худых плечах. Сами плечи – явно насильно втиснуты в странную легкую куртку, с первого взгляда кажущуюся наоборот – слишком широкой. Затасканные джинсы, словно натертые песком до желтизны и ворсистости. Заплатки на локтях и вставки из другой ткани по бокам и на коленях – прием, которым пользуются, чтобы расшить ставшую маленькой одежду. Или сделать карманы.

Чудной какой-то…

То, что время не идет, а незаметно летит вместе со снегом, я поняла, проносившись по магазинам три с лишним часа. За это время, пока ходила, искала, выбирала, стояла в очередях и снова ходила-искала-покупала, мысль о странной встрече со странным парнем выпорхнула из головы.

Счастливая и довольная собой, я вынырнула из праздничной суеты и теперь хотела только одного: добраться поскорей домой.

.Если во всем городе у улиц есть названия, то в моем районе-острове они, по-видимому, закончились. Дома здесь построены словно по линеечке, обрезанные часто односторонними проездами на одинаковые прямые полоски, обозначенные номерами и называющиеся «линиями».

Въезжая сюда из гулкого, оживленного центра, сразу начинаешь всеми порами кожи чувствовать старину, вдыхать ее легкими, осаждая внутри душистой пыльной копотью заложенных дымоходов и печных труб, в которых гнездятся каждую весну птицы. Разноцветные фасады с затертой лепниной, витые барельефы и высокие арки окон, балкончики с декоративной гипсовой колоннадой перил.

Каждый дом здесь выглядит по-своему, аккуратно и ажурно, в изящном барочном стиле, со всеми этими портиками, фронтонами, пилястрами и шпилями на многоуровневых крышах. А среди них – серые дворы-колодцы, сумрачные темные парадные, въевшаяся в штукатурку речная влага и соль. Крики чаек с гудками теплоходов ранним утром и гранитная набережная с золоченым шпилем Петропавловской крепости вдали.

Я люблю свой город – это чистая правда.

Автобус притормозил на углу дома, где сияло желтой гирляндой закрывшееся на ночь кафе. Я вышла одна, хотя в салоне еще было несколько таких же запоздавших домой человек, – подождал, пока я вместе с охапкой пухлых пакетов не выберусь наружу, и снова тихо и почти бесшумно отчалил от остановки.

Все время поездки от площади я еще ощущала внутри эйфорически взвитое пружинистое оживление, вызванное общей атмосферой украшенного центра и его мелодичной праздничной музыкой, и разноцветными огнями, сияющими в вихре снега, но скоро мысли вернулись к прежним накатанным рельсам.