Пётр Африкантов - Странные истории

– Вишь ты, как надсадилась,– слышала она хрипловатый мужской голос.

– В больницу её надо, ополоумела она,– вторил мужскому голосу женский.

– Да посадите вы её на лавочку, вот на мою сумку!

Это был командный мужской голос, и она почувствовала, как именно руки этого человека крепкие и заботливые усадили её на лавочку и, поддерживая, стали чем-то мягким вытирать её вымокшее от слёз лицо. Это были слёзы недавней горести и слёзы неожиданно возникшей радости. Эти слёзы перемешались на щеках. Да это и не были слёзы, а сама прошлая и нарождающаяся в ней новая жизнь переплелись в её сознании так, что были уже неотделимы и составляли одно целое. Прошлое, настоящее и будущее в едином потоке, в едином стремлении. Она обессилела от вошедшей в её душу перемены и обмякла. Именно в этот момент и подошли к ней люди.

– Да перестаньте вы давать советы, – услышала она опять командный голос.– Сами вы ополоумели.– Не видите, что она просто ослабла от переживания. Пусть немного отдохнёт,– и добавил,– ну ладно, милая, поднимайся потихонечку и пойдём к автобусу, скоро последний рейс.

Нет, Анна Андреевна не была в бессознательном состоянии, как это было с ней не раз на могилке. Наоборот, её сознание было как никогда ясно и каждая её жилочка ощущала новую жизнь, народившуюся в ней здесь на кладбище, но ноги почему- то отказывались идти, не слушались.

– Вот и хорошо, вот и ладненько,– говорил поддерживающий её под руку мужчина, вот церковь, а за ней и автобусная остановка. А ты уже совсем молодец.

Мужчина, чьего она даже не запомнила лица, проводил её до дома. Она могла уже идти сама, но он видимо опасался за её состояние и стоял, пока она не скрылась в дверном проёме старого, разделённого на квартиры, купеческого дома.

Такие воспоминания могли продолжаться весьма долго. Анна Андреевна любила их. Но тут газель неожиданно остановилась, все стали выходить, мысль Анны Андреевны прервалась, потому, что была уже конечная и надо было подниматься с сиденья.

Анна Андреевна шла быстро, она торопилась. Не заметила как миновала церковь, как нашла нужный ряд могил и… . Этого «и» она всегда ждала с большим нетерпением. Потому и подходила к могилке не с боку, а всегда шла дочери навстречу, прямо на памятник, пытаясь разглядеть выражение её лица ещё издали. Последние метры к памятнику она просто бежала. Она не могла рассмотреть рельеф дочери ближе чем за пять метров, потому что уже посадила зрение работой на компьютере и теперь, когда Анна Андреевна приближалась к памятнику, дочь её выплывала как из тумана.

И тут глаза её наполнились слезами, день был прожит не зря, дочь смотрела одобрительно, с мягкой улыбкой на лице.

– Вот я и пришла,– сказала Анна Андреевна, тяжело опускаясь на скамейку.– Значит, я сегодня была молодец? Ну, ну – вижу что молодец. А вот третьего дня ты была не довольная мной. Я знаю почему, потому что ссорилась с отцом. Но я ссорилась потому, что он не пускает меня к тебе. И тут она спохватилась, что, сказала это, в своё оправдание и сказанное немножко не понравилось дочери. Улыбка на её лице как то потихоньку исчезла и лицо стало равнодушно – молчаливым.

Такое выражение её лица говорило о том, что дочь не разделяет мнения матери, но и не спорит с ней.

– Ладно, поговорим потом,– сказала Анна Андреевна, не зная, что сказать дочери. Она понимала, что завтра обязательно согласится с Леной, что она права, но сегодня она была ещё не готова осмыслить её ответ.

Анна Андреевна пыталась объяснить мужу то, что выражения лица на рельефе меняется, но муж даже разительно разные выражения различить не мог. Он считал, что у жены это галлюцинации от частого хождения на кладбище и что он, инженер, не понимает, как гранит может меняться. Анна Андреевна попыталась ещё несколько раз объяснить мужу, явно видимое ей, но тот совершенно не реагировал на её доводы.

Тогда она поняла, что они с мужем так же далеки друг от друга, как когда то были далеки они друг от друга с дочерью. И что потребуется время и много времени, чтобы её муж изменил своё мнение. А пока, пока она говорила с дочерью одна. Она говорила с ней, на только им понятном языке и была этим счастлива. Это было общение в невесомости. И тут Анна Андреевна вдруг поняла, что нашла точное слово для выражения своего душевного состояния и состояние их общения с дочерью. Это было хорошее слово «невесомость». Она очень обрадовалась этому слову.

«Верно, – рассуждала она,– здесь, в бренном мире всё весомо, а вот там, за паутинной сеткой бытия всё по-другому. Там всё невесомо и более тонко, и этого нельзя не увидеть, как нельзя не увидеть улыбки дочери хоть немного не уподобившись в душе и сознании этой невесомости. А чтобы уподобиться, нужно переболеть, и тогда что надо увидишь и услышишь».