Илья Шустров - Наблюдения за мёртвыми людьми

Забытое лето

А вот за эту историю спасибо сразу нескольким людям. Задумка рассказа появилась у меня летом две тысячи двадцатого, а финал пришёл в марте двадцать первого. Порой человеку может казаться, что его сводят с ума. Главное перетерпеть это и вынести должные уроки. Я, к примеру, понял, что в моей жизни многовато стресса.

Искусство создания мертвецов

На самом деле, рассказ не о политике, а о бескультурии. Я задумывался над проблемой отупления людей через примитивную музыку, поверхностную литературу. И вылилось это всё в такую зарисовку. Должен также отметить, что в моей школе ничего такого даже близко не было. Все совпадения, если вы их и найдёте, случайны.

Птица

Мне всегда было жалко птиц, которых я находил у себя на даче мёртвыми. И в две тысячи восемнадцатом году завёл традицию – хоронить их с почётом в углу участка, за старым сараем. Начал писать рассказ – и забросил. Позднее та зарисовка вылилась в неплохой этюд-притчу.

Noche de Paskva

Это была красивая и звёздная ночь. Пасхальная ночь двадцатого года, когда я вышел на веранду дома (пандемию я переживал за городом) и любовался звёздами, помогла родиться этому стихотворению, полному символов и астрономических метафор.

Огоньки

Маленький рассказ ужасов. Самый старый из всех. Я написал его в две тысячи семнадцатом году как дополнение к написанной в те же времена книге «Земли Звезды». Не думаю, что им можно напугать кого-то, но он однозначно заслужил себе место в сборнике.

Сны Захара

Когда-то из этого наброска вылилась целая книга. «Белые люди» писались мною в разброс. Когда я основательно взялся за этот роман, то начал с середины. Тогда ещё я даже не придумал имя персонажу Аглицкой. Про Наринэ-Иванну и Данте даже говорить не стоит. Отмечу также, что данный рассказ не стоит считать каноничным – это просто черновик и история Захара останется открытой навсегда.

Белые волки

Ещё одно дополнение к уже изданным книгам. Маленькая предыстория Кирилла Схимника.

Слесарев переулок

Опять помог случай – рассказ вылился из случайного наброска, который я сделал ранним мартовским утром две тысячи девятнадцатого года, когда отнёс одной замечательной девушке арэшки с утра пораньше. Я подумал тогда, что будь я в неё влюблён, это было бы весьма романтично. И в последствии развил тему до рассказа.

Август не знает тоски

К концу сборника рассказы стали совсем уже личными. Эту историю я придумал зимой две тысячи восемнадцатого. Мне было холодно. А ещё одно дополнение к «Землям Звезды» в тот момент было единственным, на что у меня хватило сил – «Без меня» я тогда даже не задумывал, а других граней вселенной просто-напросто не имел.

Миллион маленьких кусочков

Мне было одиноко.

Пока они веселились в гостиной, я наблюдал за звёздами, облокотившись на мраморные перила мансарды. Мне было тоскливо, прохладный майский ветер шевелил хрупкие ветви яблонь в саду. Всеобщий дух веселья никак не желал меня затронуть. Д. как всегда была обрадована внезапным суаре, и каждый присутствовавший был удостоен какого-либо комплимента с её стороны. По словам Д., господин Нижегородский сегодня был необычайно привлекателен, Анастасия выбрала на редкость удачные тени, утончённо подчёркивающие красоту платья, а мадемуазель Валери с ухажёром, каждым своим движением излучали счастье. В обычных обстоятельствах Д. не стала бы говорить о гостях Санктума с такой теплотой.

Она всегда была приветлива, но после нескольких лет нашего общения я научился улавливать в её голосе некоторые интонации, которыми Д. невольно показывала своё настоящее настроение. Сейчас её ничто не тревожило. Она радовалась тому, что выдался столь хороший вечер, и забывала обо всём, что могло бы его омрачить. Аликс улыбалась, смотря на неё, а Даниэль гомерически хохотал, всякий раз когда они с Д. пересекались взглядами, и последняя радостно махала мужчине рукой. Мне стоило бы порадоваться за Д., но, увы, я не мог с собой ничего поделать – тоска полностью овладела мной.

Из залы громыхнуло смехом, и в мансарду впорхнула мадам Лебединская. Каждое её явление вызывало у меня улыбку. В ней чувствовалась какая-то чуткость и лёгкая тоска, сродни моей. Пожалуй, это была именно та персона, с которой мне бы хотелось сейчас поговорить. Она меня понимала. И я понимал её. И мы оба понимали, что понимаем друг друга. Мадам Лебединская выдохнула какой-то непонятный смешок и села в своё любимое кресло. Я специально передвинул его в мансарду ещё днём, как будто чувствовал, что мадам понадобится здесь присесть. Мы помолчали, она – переводя дух, я – не желая начинать разговор, но наслаждаясь обществом, а после она спросила: