Алекс Мрит - Обратная сторона

Отец с сомнением посмотрел на сына:

– Тебя послушать, так все деды использовали столовую как личное кафе. Для вас, таких вот бравых старослужащих отдельное меню было. Вы что, генералы? Даже офицеры едят тоже самое, только в отдельном помещении.

– Ну, не все конечно ходили в столовую после отбоя.

Марат на некоторое время замолчал, подбирая подходящие слова, а затем оглядев внимательно слушающих его людей, продолжил:

– Компания подобралась хорошая. Собирались по ночам, мясо жарили и беседовали. Иногда и по стаканчику пропускали, если кто-нибудь из увольнительной приносил. К тому времени и силовая подготовка уже не напрягала, тело привыкло к тяжелой физической нагрузке и то, что раньше было за пределами твоих возможностей, со временем стало получаться играючи. Прапор один конечно доставал, но куда уж тут денешься, терпели…

– А прыжки с боевых самолетов, высадка в труднопроходимой местности, боевые действия в горячих точках? Как это происходило? – Антону было интересно послушать о событиях, которые он видел лишь в фильмах – боевиках или в новостях по телевизору.

– В боевых действиях не участвовал – бог миловал как-то. А так, часть наших отправилась в Чечню. Многие погибли… Боевые действия – не учения. Как к ним не готовься, все равно психологически не готов будешь. Пока под обстрел не попадешь, не увидишь разорванного или мертвого товарища, с которым несколько минут назад спокойно курил, да болтал о жизни, делился планами и мечтами. Пока сам не убьешь… Чечены, они ведь другие, не такие как мы. Их с детства учат по-другому. Они в десять лет уже воины, лихо обращающиеся с автоматом. А главное – это их менталитет, мировоззрение. Они готовы умереть за честь и веру. Даже при смерти, без оружия, боевик скрюченными пальцами будет пытаться выдавить тебе глаза, перегрызть горло зубами. У них нет сострадания и милосердия, они не понимают и не знают, что это такое. Они будут сражаться до последнего, не брезгуя никакими средствами для подавления воли противника, запугивания и уничтожения. Они не останавливаются ни перед какими гнусными и садистскими методами для того, чтобы деморализовать и убить человека. Не важно солдат это или мирный житель. И немудрено, что, возвращаясь из той клоаки наши парни становятся другими. Если ты выжил в той бойне, то потом вряд ли сможешь вести нормальную жизнь – говорят невозможно адаптироваться после пережитого жестокого кошмара, где беременным женщинам вспарывают животы, людям как овцам перерезают глотки, а головы выставляют на показ. Отрезают и отрубают разные части тела, подвергают нечеловеческим пыткам и унижениям. И все это происходит с твоими товарищами и соотечественниками. У многих едет крыша и они становятся такими же зверями в человеческом обличье, вырезая мирное население, калеча и издеваясь над всеми подряд, стараясь отомстить за погибших в страшных мучениях товарищей.

Марат еще долго рассказывал о том, что видел, и слышал. Пересказывал услышанное от очевидцев страшной и бесполезной войны. Гости и родители внимательно слушали, иногда высказывая свое мнение и делая выводы. Долго длилось это неприятное обсуждение, пока наконец собравшиеся не перешли к более легким и жизненным темам. Конечно, главной из них была та, что касалась дальнейшей жизни демобилизовавшегося солдата. Мнений и советов было много и трудно было выбрать то, что принесет средства к существованию и стабильность. Времена стояли неспокойные, и неясно было, что будет со страной и кто выберется из мутного зловония девяностых годов, наполненных жизненными неурядицами, страхами, тревогами, убийствами и грабежами…

Когда Марат проснулся, дома уже никого не было. «Ну и горазд же я поспать» – подумал он, потягиваясь в теплой постели. Марат немного лукавил. Он конечно слышал, как родители тихонько, стараясь не разбудить сына собираются на работу. Вставать вместе с ними было ни к чему. Можно поваляться, тем более никаких особых дел на сегодня запланировано не было. Он подошел к окну и раздвинул шторы. Знакомый дворик совсем не изменился. Возле подъезда что-то горячо обсуждали старушки. Куда-то спешили озабоченные своими делами люди… Он неторопливо съел заботливо приготовленный матерью завтрак и включил телевизор. По двум центральным каналам шло почти одно и тоже. Разговоры о перестройке и о переходе страны к новым экономическим отношениям. О независимости и развале советского союза. О трудностях переходного периода, о процветающем бандитизме и невозможности простому человеку обеспечить себя и свою семью. О талонах и очередях… бесконечных, многочасовых очередях в магазинах. О голоде и разрухе в стране… Заводы стоят. Кто-то торгует, кто-то сидит без работы или подался в криминал. Разборки, перестрелки, дележ… По двум местным каналам тоже нечего интересного. Везде озабоченные лица дикторов и мрачные кадры на экране. «Что же творится в стране? В армии не так заметны были эти изменения. Обстановка была неспокойной. Периодически обсуждалась тема распада СССР и независимости отделившихся союзных республик. Телевизор тоже смотрели – новости по вечерам. Но в армии как-то по-другому на все это смотришь. Может по телеку жути нагоняют. Вчера родители вроде нечего такого особенного не говорили. Пойду, посмотрю, что там у них в холодильнике, а вечерком загляну к ребятам, узнаю, как они живут. Призывался я в СССР, а вернулся домой в СНГ. Чем же новая страна отличается от старой? Бандитизм и группировки у нас в Казани в конце восьмидесятых расплодились повсеместно. Этим не удивишь здесь никого» – подумал Марат и подошел к холодильнику. Обычных продуктов – сыра и колбасы не было. Масло, кефир, сметана на донышке. В морозильнике небольшой смерзшийся кусок непонятно чего. «Печенка, что ли? Или фарш? Больно вид у этой штуки не аппетитный. Раньше мама не держала в холодильнике таких сомнительных продуктов. Не богато конечно. Видимо и в самом деле с продовольствием в стране перебои». Марат обследовал кухню и остался разочарован своими изысканиями. Полбуханки черного хлеба, немного круп. Вчера, на радостях он как-то не обратил внимания на царившее в доме запустение. Родители не выглядели такими несчастными, как люди на экране телевизора. Да и в письмах, когда он спрашивал – «как вы там живете?». Они отвечали, что мол все нормально, кому сейчас больно хорошо, перестройка в стране ведь и гласность… Главное работу не потеряли, трудятся. «Талоны еще эти, черт бы их побрал. Ребята в армии говорили, что как приедешь, сразу на довольствие вставай, чтобы талоны эти давали, а то с голоду помрешь или грабить придется. А может и отменили талоны уже эти. Неизвестно. В некоторых городах вроде их и не было. И не на все они. Но жрать нечего у родителей. Разве что армейскую перловку. Осточертела она уже. Ладно, пойду прогуляюсь до базара, там точно никаких талонов нет, хоть и подороже выйдет покупка. Свининки возьму на ужин, родичей порадую. Деньги с „армейки“ остались, можно гульнуть. Еще чего-нибудь прикуплю». Марат привез с собой десять банок тушенки, купленных по случаю у хитроватого прапорщика, заведующего одним из продовольственных складов. Открывать их пока смысла не было. Неизвестно еще, что их еще ожидает впереди. Тушенка – это «НЗ» – неприкосновенный запас. Офицеры все твердят о войне, говорят, что страну голыми руками можно брать. Союз развалился, оборона никого не интересует – все делят и стараются урвать кусок покрупнее. Союзники заняты своими проблемами и им не до нас. Доходили слухи, что в некоторых частях за бесценок продают оружие. У них такого не было, десантура все-таки. Но разброд и неразбериха, царившая в стране ощущалась и у них в части. Политзанятия проходили как-то сумбурно, а часто и вовсе не проводились. Никто не знал, что будет дальше. Часть постоянно находилась в боевой готовности. Обстановка в стране накалялась. Их периодически ночью поднимали по тревоге. Марат не все рассказал вчера за столом, было и у него боевое крещение. Но об этом ему говорить не хотелось. Нечего героического в этом не было, хотя для него это безусловно было суровым испытанием.