Борис Гончаров - Рассуждизмы и пароксизмы. Книга 3

Каждая прочтенная мною книга такова, что избавляет меня от надобности читать сотни книг».

Куприн был, есть и будет уже только потому, что написал «Суламифь» и «Гранатовый браслет». Это мнение – против неприятия его некоторыми непонимающими природной русской одарённости, лошадиной трудоспособности и неистребимого любопытства и желания испытать всё на себе, может оттого, что и в дилетанте просыпается иногда желание почувствовать, как того хотел часто пьющий Куприн («Если истина в вине,//Сколько истин в Куприне?»). Вот что писал Куприн о своих желаниях: «Я бы хотел на несколько дней сделаться лошадью, растением или рыбой, или побыть женщиной и испытать роды…» и ещё: «Господи, почему и мне не побыть ямщиком. Ну хоть не на всю жизнь, а так, года на два, на три. Изумительная жизнь!».

«Образ любви» – царский, ветхозаветный, а возможно, собственно любовь – недостижимая и непостижимая, несвойственная политикам, как и ханжам и лицемерам.

«Суламифь». Мелодрама, но, как и «Песнь песней» Соломона – исключительность.

Замечательный русский писатель Александр Иванович Куприн – это в беллетристике и внешне – Иван Поддубный, Иван Заикин, Владимир Гиляровский, французы: Бальзак и Дюма…

Ветхий Завет: «Песнь Песней».

Александр Куприн: «Суламифь».

Положи мя яко печать на сердце твоём,

яко печать на мышце твоей:

зане крепка яко смерть любовь,

жестока яко смерть ревность:

стрелы её – стрелы огненные.

В 1909 году Академия Наук присудила Куприну – вместе с И.А.Буниным – Пушкинскую премию.

(Такова тогда была Академия – Академия Менделеева, Мечникова, К.Р., Л.Н.Толстого, В.Г.Короленко, В.В.Стасова, М.Горького – правда, его членство было отменено царём Николаем Вторым, А П.Чехова… Не в пример ей – нынешняя).

Но что такое Бунин по сравнению с Куприным – эстетствующий барин, бывший сотрудник «Орловского вестника» и лауреат Нобелевской премии по литературе (вместо Куприна)?.. Назначенный на Нобелевскую по политическому соображению – так же, как Пастернак (но отказавшийся от получения), Солженицын, Бродский.

Что написал так и не окончивший гимназию Бунин: незаконченный автобиографический роман «Жизнь Арсеньева» (в котором автор с симпатией и грустью сочувственно пишет о поколении помещиков из культурного дворянства, о старых господах), рассказы о несчастной и трагической любви: «Митина любовь», «Тёмные аллеи», преувеличенный «Солнечный удар» (по которому снят надуманный фильм), злопыхательские, «закусившего удила филистера», «Окаянные дни», перевод двадцати двух глав, со вступлением и эпилогом «Песни о Гайавате» Г.В.Лонгфелло, ностальгические «Антоновские яблоки»…

Горький так отзывался о творчестве периода рассказов Бунина (до революции 1905 г.): «Не понимаю, как талант свой красивый, – как матовое серебро, он не отточит в нож и не воткнёт им куда надо».

Лев Толстой пишет о Куприне: «Я самым талантливым из нынешних писателей считаю Куприна. Куприн – настоящий художник, громадный талант. Поднимает вопросы жизни более глубокие, чем у его собратьев».

Бунин умер в Париже 8 ноября 1953 г. (на следующий день годовщины революции, не принятой им).

Но справедливости ради надо отметить один абзац в «Жизни Арсеньева», который может отчасти показать Бунина, как писателя, глубиною и сакраментальностью мысли: «У нас нет чувства своего начала и конца. И очень жаль, что мне сказали, когда именно я родился. Если бы не сказали, я бы теперь и понятия не имел о своём возрасте, – тем более, что я ещё совсем не ощущаю его бремени, – и, значит, был бы избавлен от мысли, что мне будто бы полагается лет через десять или двадцать умереть.

А родись я и живи на необитаемом острове, я бы даже и о самом существовании смерти не подозревал. «Вот было бы счастье!» – хочется прибавить мне. Но кто знает? Может быть, великое несчастье. Да и правда ли, что не подозревал бы? Не рождаемся ли мы с чувством смерти?»

Куприн также был в эмиграции – почти одновременно с Буниным – осенью 1919 г. он «перешёл советскую границу и стал эмигрантом», но через 18 лет, в 1937 г. вернулся в Россию.

«Эмигрантская жизнь – писал Куприн из Парижа – вконец изжевала меня и приплюснула дух мой к земле. Нет, не жить мне в Европах!.. Чем дальше я отхожу во времени от родины, тем болезненнее о ней скучаю… Знаете ли, чего мне не хватает? Это двух-трёх минут разговора с половым из Любимовского уезда, с зарайским извозчиком, с тульским банщиком, с владимирским плотником, с мещерским каменщиком. Я изнемогаю без русского языка…».