Роман Сидоркин - Твари Распада

– Так, господа, – начал майор – вот что мы имеем. У нас есть несколько стволов, но патронов мало. Еды нет. Вернуться назад мы не можем. На мой взгляд, всё, что нам остаётся – это двигаться вперёд.

– К чему двигаться?! – крикнул один гражданский, одетый в синюю спортивную куртку и спортивные штаны.

– Если двигаться по этой дороге от города, мы очень скоро выйдем к одному из городов-спутников Питера. Там будет и еда и…

– Троглодиты, – вставил другой гражданский.

Он чем-то напоминал сотрудника банка: коренастый, с круглым животом, в порванной рубашке с белым воротником. Точнее, он когда-то был белым.

– … крыша, – закончил майор – В любом случае, это будет лучше, чем торчать здесь и отправиться на корм или просто умереть от голода.

– Ну допустим, – очень нагло, как будто ему все тут должны, произнёс парень в спортивном костюме – а если дохлятина там тоже есть?

– Не «если» – троглодиты там точно есть. Но их там гораздо меньше. Кроме того, насколько мы можем судить, к нам в лагерь их привели, они управляемы. Лагерь был большим, кто бы ни руководил ими, он знал, что мы там. Теперь эффект неожиданности будет на нашей стороне.

– А кто их туда привёл? – не унимался парень – Может быть, это животные, кто-нибудь видел хоть одно животное с тех пор, как этот пиздец случился?

– Кхм. Женщин здесь нет, – майор тяжело посмотрел на парня в спортивке, его манера разговаривать начинала раздражать – У нас сейчас одна дорога, – жёстко сказал он, отрезая дальнейшие рассуждения – сейчас нам надо прорваться в один из городков на этой дороге, рассчитываем теперь только на себя.

– Может, нам лучше ехать на этом, – банковский сотрудник осмотрел внутренность джипа, где мы находились.

– Джип не проедет по тем болотам, тут гусеничная техника бы пригодилась. Дорога полностью заблокирована машинами, сами видите. И вот что… Идти нам придётся тоже не по дороге, – он поднял руку, чтобы остановить готовящуюся волну возгласов – теперь люди нам тоже враги. Ещё раз говорю: с этого момента мы сами по себе. Это значит, что, за исключением правительственных сил, если они ещё где-нибудь остались, мы должны относиться ко всем встреченным живым людям очень подозрительно.

– Мне бабушка рассказывала, – вставил я – про случаи каннибализма в блокадном Петербурге. Говорила, что у тех, кто ел человечину, глаза светились.

– Они светились, потому что тот, кто съедал хоть что-то, выглядел лучше, чем остальные и окружающим казалось, что он светится, – спокойно объяснил Коненков – Всё, отбой. Ждём женщин и идём. Возьмите всё, что есть полезного в машине.

– А что тут можно взять? – полушёпотом спросил банковский клерк.

Когда спина майора скрылась за насыпью дороги, парень в спортивке громко, но не слишком, чтобы майор вдруг не услышал произнёс:

– А чего эта сука тут командует?

– Да заткнись ты уже, – сказал банковский служащий.

Парень со злостью в утонувших под низкими надбровными дугами глазах посмотрел на него.

– Не забуду.

Ну, вот мы и идём. Если честно, эмоционально всё то, что произошло с лагерем и дальше, до меня в полной мере ещё не дошло. Как в самом начале – когда мозг отказывался верить в происходящее. Разница была, пожалуй, в том, что тогда это было просто… Ну, немыслимо, такого не бывает, это просто что-то невообразимое, не реальное, чушь, фантастический бред, лютая ахинея. А в теперешней ситуации мозг просто не успел отойти от впечатления о лагере и его гибели и перейти к дальнейшим событиям. Я не мог зацепиться за происходящее вокруг, всё текло, а я бултыхался в этом течении.

Когда мы выходили, я обратил внимание на майора Коненкова. У него было что-то с лицом. Самое точное слово будет: «осунулся». С трудом раньше представлял себе, что значит осунуться, когда читал книги – теперь увидел. Это как сгорбиться внутренне, при этом кожа на лице становится как бы тоньше или суше, кости и хрящи носа сильно проступают, скулы – тоже, а глаза буквально в течение нескольких часов вдавливаются на несколько сантиметров глубже в череп. Уверен, что этот Юрий Александрович пережил очень многое ещё до того, как начались события последнего месяца, потом он много претерпел, когда жизнь привела всех этих офицеров в погибший лагерь, а теперь он лишился последних товарищей. Одиночество может быть физическим, когда вокруг тебя просто нет людей, а может быть публичным, когда все люди, которые тебя окружают, не близки тебе до степени органической неприязни.