Михаил Долманов - Больница

Тот без лишних слов, но с приятной улыбкой, откупорил пузырек и сразу же отпил половину, после чего начал кашлять и дико сопеть, не прекращая при этом улыбаться.

– Ну и что про нее рассказывают, если это не секрет? – спросил Виктор после того, как дядя Петя перестал кашлять и убрал чекушку в карман, не понимая до конца, почему он продолжает вести беседу.

– Не секрет, – выдержав паузу, очевидно, чтобы водка окончательно улеглась в желудке, мужик продолжил: – Никто из местных туда не ходит, ни днем, ни ночью, люди там пропадают. Кого-то находят потом, но они очень сильно не в себе, околесицу несут всякую и ничего не помнят, а кого-то и вовсе найти не могут, уж много лет так! – Он замолчал, ожидая реакции от Виктора.

Виктор едва смог сдержать улыбку, стараясь не смотреть на тропу, которая ясно говорила, что больница остается весьма посещаемым местом. Тот факт, что сам алкоголик возник из кустов, в которых пропадал долгое время, тоже свидетельствовал в пользу исчезающих на некоторое время людей, а потом их возвращении в жутком состоянии, с диким желанием опохмелиться.

– Интересно. Я слышал о таких местах, – окончательно поборов смех, как можно серьезнее ответил молодой человек – Наверное, в больнице постоянно чертовщина происходила, когда она работала.

– Никакой чертовщины у нас не было! – перебил фотографа дядя Петя и посмотрел на него как на полного идиота, что в его исполнении было вдвойне обиднее. – Наша больница была лучшей в районе! К нам в советские времена даже из города лечиться приезжали! Я тут столько лет врачом работал! – И он снова выпятил грудь вперед, напуская на себя важность.

– Ладно, – обескуражено ответил молодой человек. – Я все-таки сделаю пару фотографий! Спасибо за интересный рассказ.

Не дожидаясь ответа, он повернулся и твердым шагом зашагал по тропинке, надеясь, что алкоголик молча удалится и не вздумает тащиться за ним следом, предлагая провести инструкцию по «лучшей районной больнице», с целью выбить в свое пользование еще чудодейственного напитку.

– Не ходи туда! – донеслось из-за спины молодого человека.

Голос все так же принадлежал дяде Пете, но был твердым и холодным. От блеяния, которым он рассказывал про больницу, не осталось и следа. Этот голос мог принадлежать кому угодно, но не пропитому человеку. Властный и сильный, не терпящий возражений, он перекрывал весь царившей на улице гул, подчиняя своей воле (такой голос всегда добивается своего) того, к кому он обращается. Вздрогнув от неожиданности, чувствуя, как по всему телу пробежали мурашки, Виктор остановился и замер, ожидая, что сейчас голос скажет еще что-то, что ему нужно сделать вместо посещения брошенной больницы. И он чувствовал, что в этот момент не принадлежит себе, что послушно выполнит приказ, который вот-вот последует, по-другому быть просто не могло (как и желание посетить эти развалины в тот момент, когда они открылись взору). Это ощущение (дежавю?) пугало, продолжая крепко держать за грудки. Секунды медленно сменяли друг друга. Но ничего не происходило. Только тишина.

Виктор, с большим трудом сбросив оцепенение, оглянулся, ожидая, что не увидит дядю Петю, что тот просто исчезнет (точно так же как и появился), не оставив никакого следа своего пребывания, словно бы они были в фильме ужасов, а не на деревенской ярмарке. Однако алкоголик по-прежнему стоял на том самом месте, где и находился во время беседы. Что-то убрав в карман, вернее не «что-то», а трофейную чекушку, из которой он, скорее всего, успел отхлебнуть еще раз, мужичок, покачиваясь, повернулся на каблуках и пьяной походкой зашагал вдоль торговых рядов, наверняка в поиске возможности разжиться еще одной порцией волшебного напитка.

– Чертов алкаш! – выругался Виктор, уже не чувствуя никаких страхов и стеснений.

Фотограф еще немного постоял на месте, пытаясь понять, из-за чего он остановился (сейчас это казалось просто дикостью) и, сплюнув на тропинку, медленно зашагал к зданию.

Ничего удивительного или особенного в этой больнице не было (теперь не было), ничем не примечательные развалины, замусоренные и заброшенные. На манер астероидного пояса вокруг здания в беспорядочном множестве валялись гнилые доски, битый кирпич, прочий мусор, которые своим присутствием пока что не давали буйной растительности подступиться к больнице вплотную. Несколько оборудованных для «отдыха» мест и следы от «отдыхающих» служили украшением этого «астероидного поля», и одновременно доказательством того, что даже в таком, казалось бы, мертвом месте жизнь может кипеть так же активно, как и в центре большого мегаполиса. Надписи на стенах, нечеткие и непонятные, нанесенные краской поверх друг друга, добавляли месту необузданности и дикости. По-настоящему читаемой была лишь одна надпись, и она гласила: «ЗАви Лёлю она даст!». Виктору показалось, что ее писали простой краской, не баллончиком или маркером, а настоящей краской, воображение сразу нарисовало перед глазами пьяного в хлам подростка, стоящего с банкой краски и, опуская дрожащей рукой в нее кисть, выводит надпись про общедоступность деревенской Лёли.