Лесса Каури - Фаэрверн навсегда (СИ)

— Это какая трагедь? — уточнил пожилой купец. — Когда карету с людьми в пропасть камнепадом сбросило?

Вспомнив метрику Асси, я едва не вскочила на ноги, но тяжелая рука Викера, опустившаяся на плечо, удержала меня.

— Она самая, дядь Сём, она самая, — покивала трактирщица. — Жалко было, ужасть! Особенно женщину с мальчонкой! Поломало их страшно! Да и поток тела побил. Когда доставали, уже и не опознать, только по одежде да размерам и ясно, где — кто!

Закрыв глаза, читала коротенькую молитву, пытаясь заставить себя дышать ровно, а возбужденный румянец — уйти со щек. На душе было стыло, будто некто открыл дверь в прошлое и потянуло оттуда сыростью и холодом могильной земли. Вот так выглянет неожиданно прошлое из-за какого-нибудь угла, и покрываешься мурашками, словно страшную сказку услышал!

— Не сходится, — прошептал мне на ухо ар Нирн, мигом приводя в чувство. — Время не сходится!

— Что? — я смотрела на него, не понимая.

— Они говорят о событиях двадцатипятилетней давности! А Асси сколько?

Прижалась головой к его плечу. А ведь он прав! Или… была еще одна трагедия?

Подозвала хозяйку, заказала еще пива и пирог с тыквой. Похоже, здесь был просто какой-то тыквенный рай! Сказала, округлив глаза от ужаса:

— Какой кошмар то, что мы услышали! Ведь проезжали через это место! И много там людей погибло?

— Да после того случая боле никто, — успокаивающе улыбнулась матрона, — у мельника вот телегу сдвинуло на обрыв камнепадом, да он успел лошадь выпрячь, пока телега сползала. Хотя место опасное, что и говорить! У нас в народе его до сих пор кличут Прощением Богини. Мол, если проехал свободно, значит отпущены твои грехи, ну а коли, как вон тому, свезло с каменюкой — надобно о душе подумать!

— А вы не знаете никого по имени Безногий Риз? — поинтересовалась я, кладя в ладонь хозяйки монеты. — Ищем его по делу!

Та задумалась. С улицы послышались возбужденные голоса.

— Не припомню, — пожала плечами Адель, — безногих у нас вообще нет. Безрукие есть, — она засмеялась, — за воровство рубят руки-то… на главной площади у дома Головы.

Шум с улицы усилился. Наплывал, будто морской. Я ощутила, как напрягся мой спутник, увидела, как ладонь его скользнула к рукояти клинка.

— Да что там такое? — воскликнула трактирщица, направляясь к дверям, однако они распахнулись снаружи, и на порог забежал мальчишка.

— Птицы, — кричал он, — птицы летят! Там…

— Ну, птицы… — заворчала Адель, выходя, и вдруг ахнула, запрокинув голову.

Купцы и гости толпой повалили наружу. К шуму прибавились их крики: восторженные, испуганные, возбужденные.

Схватив Викера за руку, потащила следом за собой.

Они кружили над поруганным Храмом, и их были сотни и тысячи. Воронье и голубки, ястребы и стрижи, пустельги и ласточки, и даже несколько горных орлов с крыльями, напоминающими паруса. Кружили, не трогая друг друга, будто подчиняясь единому велению, и постепенно образовывали картину в небе: сомкнутые ладони, в которых плескалась вода и лежал росток…

Над площадью повисла тишина.

Стоящий рядом паладин протер глаза, словно не доверял собственному зрению. Посмотрев на меня, белыми губами прошептал:

— Что это такое?

А в моем сердце ширилась и пела светлая радость. Будто, подними я руки, окажусь там, в небе, рядом с крылатыми вестниками Великой Матери. Что все земные строения и богатства рядом с верой, живущей в сердцах? Ничто.

— Это знаки, — не отрывая взора от неба, ответила я. — Знаки, которые говорят…

— Вот! — раздался истошный вопль откуда-то из толпы. — Вот, видите? Я говорил, я предупреждал? А вы? Бога нам заменили, будто голову, и все молчат, как овцы? Так и на убой пойдете, молча? Толпой? СТАДОМ!

Приподнявшись на цыпочки, постаралась разглядеть кричавшего. Им оказался худой мужчина в порванной местами рясе, стоящий на коленях в пыли. Он выл, раскачивался и выкрикивал до тех пор, покуда не подбежали женщина с юношей, не подхватили его под руки и не увели.

— Совсем отец Терентий сбрендил, — вздохнула стоящая рядом молодуха, держащая на руках толстенькую малышку с косичками и голубыми глазенками. Глазенки с восторгом внимали птичьему вальсу.

— Он болен? — осторожно спросила я. — Главою болен?

— Здоров был, — молодуха мрачно сплюнула в траву, — покуда не приехали из столицы эти… Воины Света… Да не принудили его публично отречься от Богини, запугав казнью домашних! Он все сделал, как они хотели: и отрекся, и веру новую принял. А едва они Кардаган перевалили, буйный сделался. С тех пор таким и остался… Ты смотри, доченька, смотри, — она перевела глаза на ребенка, и они даже посветлели от исходящей из них любви, — смотри на птичек-то! Так-то Великая Мать детей своих привечает!