В эти дни воспоминания о марсельском детстве накрывают с особой яркостью. Солнечное, беспечное время. Шарль помнит мамино печенье в форме лодочек и росу на босых ступнях. Помнит, как бежал по берегу к отцу, перепрыгивая накаты волн. Отец возвращался с корзиной жирных устриц. Болтал по пути с загорелыми ловцами из бухты. Плечистые парни казались Шарлю полубогами – хохочущими, беззаботными. Когда-нибудь он отправится на улов вместе с ними. Правда, не раньше, чем через год. В десять лет Шарль неудачно нырнул: ударился головой о подводный булыжник. С тех пор при сглатывали в горле что-то перещёлкивает. Мама запретила Шарлю нырять. Но всё образуется. Так сказал отец. Однажды Шарль снова будет спускаться на дно Лионского залива, распугивая мелких рыбёх, и добывать устриц наравне со взрослыми. Потом распластаются вместе под жарким полуденным солнцем и провалятся в крепкий сон.
Провалиться в крепкий сон после тяжёлого дня – это всё, что осталось Шарлю из детских мечтаний.
Но сегодня уснуть доктору не удастся.
На пороге дома Шарля поджидает Сатель. Поддевает носками башмачков камушки и отшпуливает в траву.
Тонкая до болезненной хрупкости девушка была единственным существом, способным в это мрачное время вызвать на губах улыбку. Ах, мой милый Августин, Августин, Августин… Её яркие иссиня-чёрные глаза, оливковая с золотинкой кожа, густые волосы цвета крыла гауни, небрежно опрокинутые с плеч, осиная в тугом корсете талия сводят доктора с ума.
Всякий раз, завидев Шарля, Сатель едва сдерживает желание броситься возлюбленному на шею. Но он снова не даст себя обнять, пока не снимет костюм.
– Ах, Августин, я так ждала тебя! – Она упрямо зовёт Шарля Августином, и он ничего не может поделать с её чудачеством.
Сатель не раз просилась с ним, хотя бы к кострам, но Шарль не пускал. И дело не в сложности сооружения костюма для неё, но в страхе потерять неумёху. Сатель кажется Шарлю слишком неприспособленной к жизни, слишком неосторожной.
«Я могу ассистировать. Я люблю лягушек, и вообще, меня вовсе не страшат бубоны», – заверяла она.
Шарль качал головой.
Она даже не представляет, о чём говорит. Запах палёной плоти и обугленных костей, бессонное дежурство ночами у постелей полуживых трупов угробят беднягу. Их было слишком много – тех, кто ушёл, и слишком мало тех, кого, возможно, удастся спасти.
Стянув маску и костюм, доктор устало привлекает к себе девушку.
Сатель выглядит тростинкой в его широких ладонях. Она живо льнёт ко взмокшей волосатой груди, норовит куснуть Шарля за подбородок. Доктор уворачивается, почти нехотя, как старый волк, вожак стаи, только что вернувшийся с охоты.
– Фи, доктор! – кривит носик Сатель. – Опять этот запах! Вино и чеснок. Похоже, я умру с этим запахом.
– Да брось, – морщится Шарль. Он не любит разговоры о смерти.
Подхватывает Сатель на руки и несёт к тюфяку.
– Стой! Пусти меня! Ну же, Августин! Я принесла тебе луковый бульон с мидиями. Твой любимый! – Сатель вырывается, бьёт Шарля кулачками по голове.
Брезгливая белоручка! Её тошнит от запаха. Пытается откупиться бульоном. Ну, уж нет, к дьволу бульон.
– Зачем мне мидии, глупая, если у меня есть ты?
Ему нужно её тело. И отдых. Он не хочет есть. Не сейчас, не сегодня.
…
Моё лицо заливает краска. Этот громадный мужчина, почти что боров, подминает под себя тонкое тело хохочущей девушки. Он называет её Сатель, рычит, вжимает в тюфяк до упора. В воздух взметаются её стройные ножки, но через миг проворные стопы заключают торс Шарля в замок. Она стонет. Протяжно, чувственно, как загнанная волчица. Я задерживаю дыхание. Где-то внизу живота становится горячо. Сладко и больно одновременно. Мне стыдно смотреть, тело бросает в жар. Я хочу отойти от окна, но онемевшие ноги подкашиваются. Отворачиваюсь, припадая спиной к стене. Стыд кидает в дрожь. Пальцы сами лезут туда… откуда всё это. Расстёгивают молнию и находят влагу, упругий бугорок между набухших губ. Я трогаю, Сатель стонет.
А потом они лежали.
Она – закинув на него ноги, он – уткнувшись в её густо пахнущие марсельскими травами тёмные локоны.
–
Из лёгкой дрёмы Шарля выдёргивает хрипотца Сатель. Он любит её голос – всегда звонкий, а после близости такой сиплый, домашний.
– Я видела людей с птичьими лицами.
Кончики её пальцев взвиваются к изгибу его бровей, ведут неровно, путаясь в жёстком волосе, опадают к переносице, отыскивают горбинку носа в мелкой испарине.
Читать дальше