Шарль сплёвывает ругательства.
Чешется и снова дует.
Я тоже чешусь. От чёртовой крапивы плечи покрылись волдырями.
Вглядываюсь через щель ставень в жилище доктора. Свет лучины выхватывает тюфяк вместо кровати, два дряхлых, изъеденных короедом комода, помятый чугунок, поблёскивающий облезшими кратерами очищенных от копоти боков. Блики перепрыгивают с чугунка на стеклянные колбы, графин, дрожащими отсветами огибают прогнившие балки потолка с подвешенными, будто тела иссушенных насекомых, пучками трав. Ветхому, старческому с просвистом дыханию дома, кажется, хватило бы одной сорвавшейся искры…
Вз-з-з-звын-н-нь.
Посреди комнаты возится хозяин – грузный мужчина лет тридцати. Бугристая спина, клешни ручищ. Мощный, будто вылепленный из грубой глины, красный затылок. Но моё внимание захватывает не он: на стене под бронзовым распятием покачивается клювастая маска. Чёрная и уродливая, она напоминает обуглившуюся кость, что пролежала в земле не одну тысячу лет. Быть может, маску извлекли из старого могильника, от неё тянет гнилью и потревоженным древним злом.
Бликующая амальгама стёкол просверливает насквозь, вонзается в меня, как вонзается в борт корабля гарпун. Едва удерживаюсь на ногах. Дыхание перехватывает. Рёбра стонут, а маска… Она хохочет. Я не слышу хохот ушами, но слышу его нутром.
Отшатываюсь от окна, чуть не падая в крапиву. Зловещая тень маски – занесённый для удара кинжал.
Скрип двери. Вспыхнувшие вновь голоса. Говор мужчин немного притупляет страх. Наверное, это из детства. Всегда любила засыпать под звук бубнящего телевизора. Всюду темно, но где-то рядом полощется приглушённый свет, в котором живут голоса, а значит, тьма не так уж густа и опасна.
Я по-прежнему не разбираю слов мужчин, но догадываюсь, что пришедший о чём-то просит. Зовёт хозяина Шарлем, то и дело срывается на фальцет.
Приподнимаюсь, цепляя подоконник подбородком.
Маска не сводит с меня прицельных глаз. Стараюсь не замечать. Слежу за перемещениями хозяина, нарочно впиваясь в каждую чёрточку. Глаза Шарля – цвета тусклого бутылочного стекла: зелёные, если лучина достаточно близко, и пустые, если она далеко. Шарль чешется, бормочет ругательства, а когда сглатывает слюну, в его горле что-то перещёлкивает, будто механический рычажок. Маска контролирует и это.
Шарль с гостем не замечают.
«Шарль де Люрм», – так говорит пришедший, торопит.
Гостя скрывает тень, рисуя в моём воображении циркуль: маленькая чёрная голова соединяет шарнирами туловище и длинные руки с металлическими коготками на концах. Визитёр нетерпеливо поёрзывает в углу, поскрипывает шарнирами.
Шарль идёт к ржавой кадке с водой, громко отфыркивается, умываясь. Ему нужно смыть липкий пот ночи и хорошо бы – воспоминания о ней. Откуда я знаю, что Шарлю снились кошмары? Наверное, оттого, что они снятся и мне. Я почти кожей ощущаю его липкий страх.
Маска отвешивает согласные кивки.
Она его чует тоже.
Крепкие пальцы Шарля перебирают пузатые колбы, сталкивая звенистые блики. Перетирают в ступе пахучие травы. Тимьян, мята, можжевельник. В воздух выплёскивается резкий запах уксуса, перелитого в ванночку, куда Шарль погружает часть трав. Вторая порция отмачивается в розовом масле. Спешить нельзя. Пока травы настаиваются, Шарль натягивает длинное (от шеи до лодыжек) платье из вощёной кожи. В ноздри и уши суёт губки, жирно пропитанные ладаном с розмарином. Смазывает руки, лицо и шею винно-чесночной настойкой, остаток опустошает залпом. Доктор не столь заботится о собственной безопасности, сколь думает о десятках тех, кого предстоит лечить после . Чем осторожнее Шарль будет сейчас, тем больше удастся спасти. Или отсрочить неминуемое.
В саквояж убираются инструменты для пускания крови, банки с лягушками, настои. Наступает черёд маски. Я вздрагиваю, та зло ухмыляется.
На дно клюва, прикрывая вентиляционные отверстия, доктор вминает сухие травы, затем травы, смоченные в растворах, после – снова сухие. Водружает маску на голову, закрепляя ремнём. Кажется, маска рада. Рада вцепиться когтями в череп, врасти корнями в мозг, обрести тело.
Широкополая шляпа и перчатки завершают образ.
…
Когда-то я видела совсем другие маски. Яркие, карнавальные, с перьями и пайетками маски пестрели на радостных лицах, танцевали, кружили под звуки скрипок, флейт и контрабасов блистательным хороводом, овеянным флёром таинственности и веселья.
Читать дальше