Станислав Миллер - Обреченный защищать

Диктор рассказывал о самоубийстве на Хрустальной улице. Сотрудник прокуратуры покончил с собой, в то время как супруга заботливо готовила для него ужин. Имена не назывались, но я смекнул, о ком идет речь. Крупным планом показали заплаканное лицо супруги, которая уверяла, что муж не высказывал и мысли о том, чтобы уйти из жизни. Сюжет заканчивался сводкой по количеству самоубийств за прошлый год. Цифра получалась неутешительная.

В выпуске было мало конкретных деталей, но меня заинтересовало то, что беседа с супругой сопровождалась титрами: «Алла Иванникова, вдова». Фамилия девушки была настоящей (я вспомнил, что такая же была у помощника прокурора), а значит подробности можно было узнать у нее лично.

Тогда мне и стало ясно, что произойдет, если я откажусь защищать Кургина или не добьюсь его оправдания.

Кристина училась в одном университете со мной, но на другой специальности. Я готовился стать юристом, а она – дизайнером. Когда я впервые увидел ее в коридоре учебного корпуса, то не знал ни имени, ни, тем более, адреса или номера телефона. Знал только то, что эта девушка невероятно красива и я смог бы провести с ней всю жизнь. Вот такая любовь с первого взгляда, хотя в нее теперь мало кто верит. Мне понадобилось несколько дней на то, чтобы выяснить, на каком факультете учится эта девушка и как ее зовут. Остальное получилось благодаря моему природному обаянию, большую часть которого я с возрастом растерял.

Это было почти двадцать пять лет назад, а в две тысячи девятнадцатом миром правили интернет и социальные сети. Для того, чтобы найти Аллу Иванникову – вдову помощника прокурора – мне понадобилось две минуты. Поиск в «Вконтакте» выдал три человека с одинаковыми именем и фамилией, но одной женщине было уже шестьдесят три года, а другой – пятнадцать. Ни та, ни другая на роль жены помощника прокурора не годились.

Третья Алла Иванникова поначалу неохотно отвечала на сообщения, но мои настойчивость и честность пробили ее оборону. Она даже согласилась на видеозвонок. Ее лицо выглядело уставшим и опухшим от слез, голос дрожал. Я еще раз высказал слова соболезнования и заверил ее в том, что ни за что не поверю в простой суицид.

– Ему было всего двадцать восемь лет, – тихо сказала Алла Иванникова. – Мы не нуждались в деньгах, были счастливы в браке и планировали завести детей. Двух или больше. Даже имена им подобрали. У Глеба просто не было причин убивать себя.

– В его поведении не было ничего странного?

– Я бы не сказала, но… За несколько дней перед смертью он был слишком уж нервным, иногда огрызался в ответ. Говорил, что работы стало слишком много. И действительно, ему приходилось оставаться допоздна в прокуратуре, чтобы вовремя все доделать. Мы стали гораздо реже видеться, как будто и не жили вместе. Но такое случалось и раньше, когда к ним приезжали с проверками.

– Может быть, ему кто-то угрожал?

– Он никогда об этом не говорил. И потом, зачем выбирать такой страшный способ уйти из жизни?

– Извините, но я не знаю всех подробностей. Как именно это произошло?

– Я готовила ужин. Макароны с котлетами, как он любит… любил, – она помолчала немного. – Затем послышался грохот из другой комнаты. Когда я прибежала, то увидела, что оконное стекло разбито. А Глеб… взял осколок и…

– Я понимаю, – продолжать не было смысла. – Это ужасно. Не представляю, насколько вам тяжело.

Она не ответила. Из динамика раздавалось лишь тяжелое, со всхлипываниями дыхание. Я, наконец, решился задать вопрос, ради которого позвонил.

– Простите, но я должен спросить. Вы не замечали странных изменений на его теле? Пятен, почернений?

Когда я решил, что уже не дождусь ответа, Алла Иванникова все же подала голос:

– Откуда… откуда вы знаете? Этого не было в новостях. Журналистам я про эту гадость не говорила.

– Я слышал о похожих случаях, – мне пришлось пойти на небольшую ложь, – и пытаюсь собрать полную картину.

– Ох, ладно. Я пыталась спасти Глеба, прежде чем вызвала «скорую помощь». Расстегнула ему рубашку, а под ней… все было черным. Кожа была покрыта какими-то чудовищными волдырями, из которых тянулись маленькие жгуты, похожие на мышиные хвостики. Они извивались, они дергались, они тряслись, и эта трясучка была похожа на дружное радостное ликование. Знаете, как будто болельщики взметают руки вверх, когда их команда забивает победный гол. В тот день они ликовали, что мой муж убил себя.