Владимир Кремин - Седовая падь

Согласился он тогда, под пытками, указать место, где сейф упрятан. Что с обещания возьмешь? – рассудил он невольно. Для него важно время тянуть, да лучше обдумать; как дружков-сокамерников вокруг пальца обвести… Свобода вот-вот, а тут такое…

Подельники, по добру сговорились, передать с Петром на волю подробную карту и план организации побега. А с воли, там уж Аким поможет, дружок и подельник Моргуна. Оставили Петра до поры в покое. Уступил тот, согласившись лишь вынести план и передать его, а если все дело выгорит, то встретиться к сроку в условленном месте. С тем и разошлись.

На утро, когда Петра вызвали к начальнику тюрьмы, Сивый и Моргун настороженно переглянулись.

– Стоять здесь. Повернуться к стене. Руки за спину, – скомандовал сопровождавший его надзиратель.

Клацнул, разжимая челюсти, железный замок – дверь и отворилась.

– Направо по коридору, смотреть вперед, – дали жесткую команду.

Петр привычно и спокойно следовал сухим указаниям. Пройдя коридор здания, по которому ему ранее не приходилось хаживать, он попал в просторное помещение, побеленное изнутри в белое: «Еще кончат, сволочи,» – заныла пугающая мысль.

– Лицом к стене, – прозвучала очередная команда.

От белых, сырых стен пахло грибной гнилью, но запах был приятен Петру; Он помнил его с детства. Так пахло у них в погребе, в родительском доме. Выйдя через единственную дверь, которую отворили с противоположной стороны, по звонку надзирателя, Петр оказался на воздухе. Запах лесной прели и пение вольных птиц, вскружили голову. От обилия яркого солнечного света, сощурились привыкшие к полутьме глаза. Он слегка качнулся, но устоял.

На тюремный двор, куда ступили его сухие, но крепкие ноги, заключенных выводили очень редко. Все отведенное для работы и частных прогулок время, проводилось под крышей; в вонючих, отдающих кислятиной подвалах, не знающих тепла и солнца. Там и крысы то чувствовали себя неуютно, их тревожная пискотня, то и дело, резала слух невольникам.

«Эх – крысиная жизнь», – подумал Петр.

На последней зоне, где-то под Челябинском, в холодной Уральской тайге, он провел все основное время отсидки, если не считать первых пяти лет сплошных мотаний по безлюдным, сухим степям южного Казахстана, а позже и Сибири, где тоже довелось побывать. А вот здесь, он уже четвертый год не знал покоя; жизнь была куда хуже прежней. Доведись жить с одними крысами, что в подвалах; о таком рае Петр бы только мечтал, а то ведь те твари, что были рядом – куда хуже; и зубы у них поострей, и лапы загребущие отрасли.

Вот и ждал Петр в нестерпимой тревоге и надежде; когда же объявят, что он Петр Чинников, наконец то свободен и может следовать куда захочет. По его неточным подсчетам все сходилось на сентябрь. На досрочное освобождение он надежд не питал. Не из тех везунчиков, да и по срокам – поздновато…

Судя по погоде было лето. А значит следовало немного подождать. Только вот сердце иначе колотилось; для чего выдернули?..

Управление начальника колонии и его команды, как заключил для себя Петр, немного осмотревшись, должно было находиться где-то там, на той стороне просторного тюремного двора, куда его и вел тупой надзиратель. Петр был спокоен; не хватало еще сейчас непослушания. Одно то, что он проделал столь не обычный, не привычный путь, удивляло и волновало его все больше. «К чему бы? Не закончится ли все это расстрелом? – вновь тревожила мысль. – Пойми их… или нервы уже ни к черту» – досадливо думал он.

И все же не ожидал Петр, что именно сегодня, начальник тюрьмы объявит ему о долгожданной свободе, а с завтрашнего утра он может законно оставить лагерь и следовать к месту гражданского проживания. Получит довольствие и аккредитив на предъявителя, по которому в любой сберегательной кассе сможет получить полагавшиеся ему деньги, за долгий и нудный труд на благо своей страны и себя лично.

Начальник пожелал ему устроиться дома как полагается и остаток своих дней провести в мире и спокойствии, как и должно человеку его возраста. Ноги Петра затряслись и подкосились, он едва устоял от неожиданно свалившегося на него счастья. Долго не мог осмыслить и впитать в себя всю прелесть тех слов, что говорил человек, совсем недавно презиравший и ненавидевший его всем своим нутром.

Он был явно не искренен с ним сейчас. Но в эти минуты Петру было наплевать на его искренность. Слова и факты были важнее, а потому глаза заслезились и начальник тюрьмы поплыл перед ним вдоль комнаты, диким черным лебедем, размахивая руками-крыльями, словно его, Петра, захлестнуть хотел.